Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

В числе посетителей дома-музея Эрьзи бывало много туристов из Европы и Северной Америки. Однажды к нему с предложением обратился крупный делец из Соединенных Штатов: он хотел купить все работы скульптора, находящиеся на выставке, и просил назвать любую цену. В ответ Эрьзя только улыбнулся. Тогда переводчик сказал, что американец готов заплатить ему миллион долларов.

Эрьзя ответил:

— Все равно не продам.

За одного «Моисея» американец обещал заплатить сто тысяч долларов, и на это предложение Эрьзя ответил отказом. Переводчик, смеясь, передал скульптору, что американец назвал его ненормальным. Эрьзя лишь молча пожал плечами.

Любкин, узнав о том, что скульптор отказался продать хоть одну из своих вещей за такую баснословную сумму, не поверил:

— Неужели не согласился?

— А зачем мне столько денег?

— Разве все на свете делается не ради них?

— Если бы это было так, дружище, то не стоило бы жить!..

Зато Орсети пришел в восторг:

— Вы поступили правильно, Эрьзя! Все ваши создания принадлежат не вам лично, а вашему народу.

— Я тоже так думаю, — согласился с ним Эрьзя. — Ведь когда я вернусь к себе на родину, с меня обязательно спросят, что делал, чем занимался на чужбине. Что я отвечу, ежели вернусь с одними потрохами?

— Сказано грубо, но хорошо, — засмеялся Орсети.

В 1943 году в Аргентине снова произошел государственный переворот, президент Ортис был свергнут, власть перешла в руки двух генералов и одного полковника. Управление страной стало более демократичным: была уничтожена тайная полиция, открылось несколько новых газет. Информация, поступающая из-за океана, стала более объективной. В то время газеты много писали о великом сражении под Сталинградом. Эрьзя бегло просматривал их за завтраком, а затем уносил с собой в мастерскую и дочитывал во время отдыха.

А в общем жизнь скульптора текла спокойно и размеренно. В мастерской шумела бормашина, усовершенствованная по его просьбе одним инженером и приспособленная специально для работы по дереву и камню. Здесь же стояла еще одна машина — электрический компрессор, приобретенный совсем недавно. Стареющий скульптор уже не мог, как раньше, целыми днями без устали стучать молотком. И глаза стали видеть плохо, без очков он уже не мог работать. Уже давно они стали неотъемлемой частью его портрета. Бороду он теперь сбривал регулярно, оставлял лишь усы, длинные, со свисающими концами...

Казалось, ничто не может нарушить эту размеренную жизнь — уже восемь лет скульптор безвыездно жил в доме на авенидо Хураменто. И все же она нарушилась — неожиданно и основательно. С приходом к власти новых генералов, в Аргентину хлынул поток эмигрантов и беженцев прежнего режима. Вернулся домой и бывший муж Камиллы. Об этом сообщила жена Луиса Орсети, добавив, что муж разыскивает Камиллу по всему Буэнос-Айресу и уже дважды побывал у них.

Камилла не хотела подвергать скульптора опасности. Она хорошо знала, что представляет собой ее муж. Скрепя сердце, Эрьзе пришлось расстаться са своей доброй подругой и заботливой хозяйкой. После ухода Камиллы Леон выл целую неделю, не давая скульптору спать, а многочисленные кошки, которых она по своему сердоболию подбирала на улице, без нее совсем одичали и не хотели заходить в дом. Жена Орсети предлагала подыскать другую служанку, но Эрьзя, после Камиллы, никого больше не желал брать. Да и для чего ему в доме женщина? Он уже стар и вполне может обойтись без нее...

Раньше о появлении посетителя в неурочное время оповещала Камилла, теперь эту роль исполнял Леон: любой стук в ворота он встречал громким лаем. В середине недели к скульптору обычно приходили лишь близкие друзья — супруги Орсети, Любкин, иногда заглядывал автор книги о его жизни — журналист Альфред Кан. И он был рад им — они всегда приносили какие-нибудь новости. Газеты он теперь читал нерегулярно: без Камиллы их некому было покупать, сам он выходил из дома редко.

Однажды, это было в конце аргентинской осени, Луис Орсети принес Эрьзе радостную весть об окончании войны с фашистской Германией. Взволнованный Эрьзя побежал наверх за бутылкой вина, совершенно забыв, что весь его запас, когда-то регулярно пополнявшийся Камиллой, давно иссяк: последнее время скульптора часто посещал Любкин. Вернувшись ни с чем, он в сердцах проклинал своего незадачливого соотечественника.

— Не стоит из-за этого расстраиваться. Мы можем пойти в ресторан и там отпраздновать великую победу. А лучше всего пойдемте ко мне, — просто сказал Орсети.

Эрьзя согласился. В доме Орсети, на одной из шумных авенида недалеко от площади Виктория, он бывал и раньше. Жена Луиса быстро накрыла на стол, ей помогала молоденькая служанка. Она рассказала скульптору, что у них как-то была Камилла и все расспрашивала, как поживает ее сеньор.

— А ведь я допустил большую ошибку: до сего времени не сделал с вашей супруги портрет, — торопливо проговорил Эрьзя, пытаясь дать разговору иное направление. — Она достойна того, чтобы запечатлеть ее формы и лицо в альгарробо.

— Насчет форм я не согласна, — смеясь, возразила сеньора Орсети. — А лицо — пожалуйста.

Они уже успели выпить и были навеселе.

— А я согласен! — воскликнул Луис. — Придет время, когда ты будешь уже не такой, как сейчас, а в скульптуре сохранишься навсегда. Мы, разумеется, заплатим сеньору Эрьзе.

— С вас я не возьму ничего. А чтобы сеньора не смущалась, может позировать мне при муже, — и заворчал: — Перед доктором они раздеваются без стеснения, а художнику боятся показать себя...

Жена Орсети, застыдившись, выбежала из комнаты. Но через два дня приехала к скульптору одна, заявив в шутливом тоне, что перед врачом она обнажается тоже не в присутствии мужа...

Прекрасно выполненная с нее «Обнаженная боливийка» экспонировалась в числе других скульптур на втором Осеннем Салоне муниципалитета города Буэнос-Айреса в 1946 году. За нее Эрьзе предлагали несколько десятков тысяч песо, но он ее не продал, отказался даже сделать копию и после закрытия выставки передал Орсети. Этот нищий умел делать своим друзьям прямо-таки царские подарки...

Зимой того года, если считать по местному поясу, Советское правительство установило дипломатические отношения с Аргентинской Республикой. В конце августа в Буэнос-Айрес прибыл полный штат советского посольства во главе с послом Сергеевым. Немного раньше сюда же прибыло торговое представительство. Узнав об этом, Степан Дмитриевич сделал визит торгпреду. Его хорошо приняли и обещали помочь с возвращением на родину. Но основательно к этому вопросу скульптор подошел лишь после встречи с послом Сергеевым.

Штат посольства временно разместился в отеле «Альвеар». Захватив свой давно просроченный паспорт, Эрьзя напросился на прием к послу. Для этого он побрился, оделся поаккуратнее, даже повязал галстук, что делал очень редко.