Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Позавтракав в кафе, они немного погуляли по виа Новара, затем вышли на виа Буанаротти и дошли до поворота Монте Роза.

— Куда мы идем? — спросил Степан.

— Проветриваться, — ответил Тинелли, не вдаваясь в подробности.

Но когда в узеньком переулке, где едва могли разминуться два человека, они вошли в низенький подъезд серого неказистого палаццо и поднялись в довольно просторный вестибюль, на стенах которого висело несколько больших фотографий с полуобнаженными женщинами, Степан с удивлением воскликнул:

— Ты же меня привел в бордель!

— А где еще найдешь хорошеньких дьяволят, как не здесь?

Степан только покачал головой.

— Ну и ну!..

— Ты не думай, что это нужно мне, — заговорил Тинелли, усаживаясь на мягкий диван с малиновой обивкой. — Стараюсь, мальчик, для тебя. Я ведь тоже когда-то был молодым и все понимаю...

К ним вышла полная женщина в темном, как у монахини, одеянии, с кротким выражением лица.

— Синьоры, вы слишком рано пожаловали, — сказала она. — Наше заведение открывается только вечером.

— В моем возрасте, синьора, в ваше заведение можно ходить только по утрам, вечером мне у вас делать нечего.

Слова Тинелли вызвали улыбку на ее сомкнутых губах.

Спустя полчаса их пригласили в комнату на верхнем этаже, где сидели две довольно смазливые девицы, одетые настолько фривольно, что Степана даже покоробило. Завидев Тинелли, они обе прыснули от смеха...

Из Милана Тинелли повез Степана во Флоренцию, куда тот давно уже рвался, чтобы увидеть наконец создания Микеланджело, скульптора, которым он бредил еще в Москве, особенно восхищаясь копией «Раба», стоящей в вестибюле Строгановского училища. В Италии не как в России, из столицы одной провинции в столицу другой можно добраться за несколько часов: сели на тосканский поезд поздно вечером, а утром уже были во Флоренции, этой жемчужине Италии, родине многих выдающихся художников, писателей и государственных деятелей.

Тинелли не умолкал всю дорогу, без конца рассказывал Степану о чудесах этого не менее старинного, чем Милан, города: всю ночь они не смыкали глаз. Поэтому, прежде чем начать осмотр города, как следует выспались в гостинице, потом, не торопясь, пообедали. Начали с соборной площади, затем пошли по Кальцеоли, оживленной даже в вечернее время. Темная громада собора с гигантским куполом осталась слева. Вскоре вышли на площадь Синьории.

— Вон там, у входа в палаццо Веккио, триста с лишним лет простоял «Давид» Микеланджело, — сказал Тинелли. — Вот уже тридцать лет как его отсюда убрали и установили в академии, чтобы сохранить для потомков. Высекал он его прямо у собора под открытым небом. Здесь же, недалеко от этого палаццо, немногим раньше, прежде чем Микеланджело приступил к работе над своей статуей, был сожжен Савонарола.

— А кто он был — ведун или ведьма? Ведь раньше, кажется, ведьм сжигали? — спросил Степан.

— Не только ведьм. Галилея тоже едва не сожгли. Если бы не отрекся от своих воззрений, его постигла бы та же участь, что и Савонаролу.

— Зря отрекся. От своих взглядов отрекаться не следует, — произнес Степан.— Значит, тот, как его там, он не отрекся?

— Савонарола, — подсказал Тинелли и, немного помолчав, добавил: — Очень жаль, что ты, Стефан, не силен в истории. Художнику надо знать историю.

— Историю я читал по Карамзину, да и то урывками, все искал места позанимательнее... Где мне было изучать ее? Негде!

Тинелли никогда особенно не интересовался прошлым Степана, но считал, что тот сделал огромный шаг, уйдя от примитивной жизни своего маленького народа, обитающего в алатырских лесах, в цивилизованный мир. Конечно, Степан ему кое-что рассказывал о своем бедном народе, о его быте, нравах. Но Тинелли был человеком из другого мира, и ему трудно представить то, о чем говорил Степан...

С площади Синьории узенькими и темными переулочками они вышли на более широкую улицу и направились к старинному мосту через Арно.

— Я хочу тебе показать ночной Фиренце. Как он красив! Сейчас мы поднимемся к форту Бельведере. Оттуда открывается сказочный вид на город... Ты знаешь, древние жители Тосканы называли Фиренце цветущим. А в средние века его величали ля Белла, что значит красавица.

Степану сразу же, как только приехали, бросилась в глаза разница между шумным суетливым Миланом и тихой, спокойной Флоренцией. Здесь как будто и люди другие, хотя населяют ее те же итальянцы. Тинелли рассказывал по дороге, что в этом благодатном крае в древности обитали этруски, народ не слишком энергичный, но с очень высокой культурой по сравнению с римлянами. Может быть, некоторые их черты перешли к потомкам, теперешним тосканцам?

До форта Бельведер они немного не дошли. Дорога все время поднималась в гору, и Тинелли вскоре остановился, чтобы передохнуть.

— Давай остановимся здесь, довольно, и отсюда хорошо видны огни города, — предложил Степан, жалея его.

— Это далеко не то, — вздохнул Тинелли.

И все же дальше они подниматься не стали. Постояли немного, любуясь морем электрических огней и куполами многочисленных церквей, еле различимых на фоне высоких фиолетовых холмов по ту сторону города, и пошли обратно к старому мосту.

Перед тем как вернуться в гостиницу, Тинелли купил бутылку вина. «На сон грядущий», — как он выразился. Но спать им не хотелось, они и так проспали почти весь день. К тому же было еще слишком рано.

— Может, проведаем фиренцких дьяволов? — Тинелли хитро улыбнулся.

— Послушай, синьор Тинелли, на кой черт тебе дьяволы? Ведь все равно в конце концов мне придется отдуваться за двоих.

— Это я по привычке, мальчик мой, по привычке...

Степан отказался куда-либо идти. Отказался он и от вина, и Тинелли один выпил почти всю бутылку. Он пил и посмеивался:

— Один отдуваюсь за двоих!.. Так что мы с тобой, мальчик мой, квиты...

Во Флоренции они пробыли около двух недель. Посетили все места, связанные с Микеланджело. Из церкви Сан Лоренцо, где находятся надгробия Лоренцо Медичи и Джулиано Медичи, Степан не выходил почти целый день. Его заинтересовала работа по мрамору. Он еще ни разу не пробовал свои силы в этом материале, а у такого мастера, как Микеланджело, есть чему поучиться. С какой удивительной точностью и правдивостью передает он мужское обнаженное тело в статуе «Вечер»! Такое впечатление, что перед тобой не отполированная поверхность холодного камня, а истинная человеческая живая кожа, дотронься до нее и почувствуешь не только расслабленные мускулы, но и кости скелета. А женщина в статуе «Утро»! Она только-только пробуждается, ее округлые формы еще скованы ночным покоем, во всем теле еще сквозит лень, беззаботность. Степан не удержался, коснулся рукой до ее вытянутой ноги, чтобы хоть этим рассеять колдовское ощущение теплоты.