Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Курчавые бачки и маленькие усики придавали ему вид смазливого итальянца, охотника за богатыми скучающими дамами, наезжающими в города Италии со всех концов Европы.

Степан поморщился, заметив разочарование этого господина. Он, должно быть, ожидал, что попадет в роскошную мастерскую богатого художника, приехавшего в Италию прожигать жизнь. Во всяком случае он не ожидал увидеть здесь, рядом с прекрасно сделанными скульптурами, крайнюю бедность. Степану даже некуда было посадить гостей, а угостить тем более нечем. Чтобы как-то разрядить обстановку, он набил трубку табаком, подвинул коробку на край столика, на котором стоял кусок белого мрамора с первыми следами шпунта, и сказал:

— Закуривайте.

Вольдемаро вынул сигареты, а Сушкин оказался некурящим. Некоторое время он смотрел на прелестного «Ангела», стоящего на полу между «Сеятелем» и «Косцом», и, как бы между прочим, проронил:

— На эту вещицу я могу вам найти покупателя, если захотите продать.

— Нет, пока я ничего не продаю, — резковато ответил Степан и взмахом руки стряхнул с рубашки мраморную крошку.

Он был несколько раздражен: до прихода гостей только было начал работать, сделав несколько ударов по куску лежащего на столе мрамора.

— Может, прогуляемся немного? — предложил Вольдемаро. — А то мы здесь накурили, дышать нечем.

Сушкин с радостью ухватился за это предложение. Ему давно уже хотелось выйти из этой тесноты, но он не находил предлога. Направляясь к двери, скорее всего для того, чтобы завоевать расположение неразговорчивого хозяина, любезно сказал:

— У меня на примете есть помещение для мастерской, хотите, я поторгуюсь. Думаю, уступят по дешевке.

— У каждого свое понятие о дешевизне. Для вас, может, это будет дешево, для меня же — дорого, — ответил Степан.

— Уверяю вас, это будет не дороже, чем вы платите за комнату.

— Если так, то я согласен переехать хоть сейчас! — оживился Степан.

Расставаясь, Сушкин дал Степану свой адрес. Он жил в гостинице на корсо Венеция, на одном из лучших и оживленных проспектов Милана. Сушкин был знаком со многими влиятельными русскими людьми, большую часть времени проводившими здесь, в Италии, и Вольдемаро настойчиво советовал Степану поддерживать с ним связь. Необходим влиятельный покровитель, иначе он никогда не вылезет из бедности и безвестности. Ему надобно показать свои работы специалисту, а уж потом дело пойдет. Степан это понимал и сам, но ему не понравился Сушкин, и он не хотел быть ему хоть чем-то обязанным.

Уже наступила солнечная ломбардская осень, а Степан все никак не мог сходить на корсо Венеция. Наверное, он так и не пошел бы туда, если бы хозяин дома категорически не запретил ему разводить в комнате сырость. К тому же ему пожаловались на Степана соседи, живущие рядом: стучит до полуночи, спать никому не дает. Так что Степану волей-неволей пришлось что-то предпринимать.

Сушкина оказалось не так просто застать на месте. В свой номер он приходил лишь ночевать. Черт его знает, где он носился все время. Степан приходил несколько раз, и все безрезультатно. Он бы, конечно, плюнул и больше не стал бы бегать на корсо Венеция, но положение было безвыходным. В свою комнату он больше ничего не мог пронести — ни глину, ни мрамор. Хозяин следил за каждым его шагом, стоял в дверях, точно сторожевой пес. В гостинице коридорный слуга посоветовал ему прийти поздно вечером, тогда он наверняка застанет синьора Сушкина. Степан так и сделал.

— Куда же вы запропастились, милый мой? — встретил его Сушкин.

Он был одет в длинный халат из толстой ворсистой материи. На ногах мягкие комнатные туфли. Темные волосы зачесаны гладко и блестят, точно покрыты лаком. Возможно, они действительно были смазаны каким-то маслом. От всей его фигуры исходил густой аромат дорогого одеколона.

— Вас самих не застанешь дома, — ответил Степан и сразу приступил к делу: — Мне край нужна мастерская.

— Нужна, а сам целый месяц не показываешься. Надо будет завтра узнать, может, помещение уже сдали. Я его хотел снять для себя, да не понравилось, темновато. Это на виа Санто-Марино.

— Вы считаете, что вам не подошло, а мне подойдет? — немного задетый, проговорил Степан.

— Вы же хотите подешевле, — Сушкин улыбнулся примиряюще, предложил выпить.

— На ночь не стоит, голова потом будет болеть, — отказался Степан и стал собираться уходить, уговорившись, что завтра утром они вдвоем сходят на виа Санта-Марино.

Помещение, к счастью, не было занято. Да и вряд ли его бы кто занял. Откровенно говоря, оно ни к чему не было пригодно: ни пола, ни окон, только голые дощатые стены да покатая крыша. По определению Степана, здесь, должно быть, когда-то был курятник. И все-таки он не отказался от него: по его средствам лучшего все равно не найти. А здесь ему никто не помешает, он может стучать сколько захочет. К тому же он сразу прикинул, что легко можно разобрать часть крыши и вставить застекленную раму. В цене сошлись быстро, хозяин уступил помещение за сносную плату.

В тот же день после работы Степан перевез на виа Санта-Марино свои скульптуры и материалы на ручной тележке, помня печальный московский опыт, так как мостовые Милана на окраинах ничуть не лучше московских.

В ближайшие два вечера Степан первым делом вставил в крышу застекленную раму. В мастерской у него стало светло и даже уютно. «Сеятеля» и «Косца» он определил у задней стены: по величине они больше остальных скульптур и издали просматривались лучше. Для «Ангела» сделал подставочку в углу. «Тоску» пока оставил на полу возле топчана, решив для нее сделать специальную подставку. Мелкие вещи, в том числе и бюст Александры, разместил на широкой полке, прибитой им же самим к стене справа от двери.

С каждой новой вещью мрамор все больше покорялся ему. В последнее время Степан высек из белого мрамора склоненную от усталости женскую головку с полузакрытыми глазами и распущенными волосами, с левой стороны обозначалась часть груди и тонкая ажурная кромка одежды. Он считал, что эта последняя работа ему удалась лучше предыдущих, даже по сравнению с «Ангелом». Названия головке он пока не придумал. Может быть, назовет просто «Усталость». Толчком к этой работе послужил образ молодой итальянки, увиденной Степаном на центральном рынке еще в начале лета. Молодая женщина, видимо, прошла пешком несколько верст из какой-то дальней деревушки с тяжелой корзиной на плече. Опустила груз на стол и какое-то мгновение стояла без движения, склонив красивую головку на грудь. Это мгновение и было запечатлено в новой работе скульптора.

К зиме Степан смастерил из листа железа печку-времянку и вечерами топил ее мусором, собранным во дворе или на улице. Конечно, эта печка ни в коей мере не могла обогреть дощатое помещение, у которого к тому же еще не было потолка.