Всеволод Рождественский - Шкатулка памяти

— Кто ты такая? — спросил Эйнар, запыхавшись от быстрого бега.

А она склонилась к нему и прошептала, поблескивая голубыми, как льдинки, глазами:

— Я — Ледяная Дева. Я пришла за тобой!

Он отшатнулся в страхе, но ее рука крепко держала его руку. Холодные губы коснулись его лба. Снова ледяная иголка уколола его в сердце.

Бедный Эйнар! Он и не знал, что от каждого такого укола сердце человеческое превращается в лед и теряет память. И он уже забыл о том, где он и что с ним. Он видел только Ледяную Деву, ее голубые, полные лунного света глаза, а она улыбалась ему, и они шли куда-то всё дальше и дальше по глубоким сугробам, в глубину темного безмолвного леса.

Вот и небольшая полянка среди тесно сдвинувшихся сосен. И посредине ее, разливая голубоватый трепещущий свет, стоит высокий серебряный олень. Мускулистые ноги его ушли в пушистый сугроб, рога, как могучие ветки сосны, широко раскинулись в стороны, глаза смотрят умно и покорно. Он склонил тонкие колени. Эйнар и его спутница сели боком на его спину.

— Держись крепче за рога! — шепнула Ледяная Дева, и у Эйнара замерло дыхание.

Он почувствовал, как олень ринулся в безумный полет. Обжигающий холодом ветер запел в ушах. Земли не было видно. Они неслись по воздуху, выше леса, чуть пониже туч, то там, то тут прорываемых лунными лучами.

— Куда мы летим? — в невольном страхе прошептал Эйнар.

— Далеко-далеко! В неведомые лесные чащи. В страну безвестных озер. Во владения моего отца, короля вьюг, туманов и ледяных утесов.

— Я не хочу, пусти меня! — крикнул Эйнар, но Ледяная Дева, склонясь к нему, коснулась губами его лба. И еще один кусочек его сердца превратился в лед.

А они всё неслись и неслись в захватывающем дух полете — и вновь слышал Эйнар над своим ухом вкрадчивый голос. И казалось ему тогда, что это воет и поет вьюга.

— Не бойся, не бойся, Эйнар! Я унесу тебя в волшебное царство. Чертоги из хрусталя воздвигнуты там. Лунный свет дробится в их изломах. Алмазы чистейшего льда рассыпаны по дорожкам, и длинные прозрачные сосульки свисают со сводов, как подвески пламенных люстр. Сюда никогда не заглядывает солнце, не доносится шум жизни. Тихое снежное безмолвие окружает мой дворец. Это страна ледяных безлюдных высей и немеркнущих северных сияний. Там будем жить мы с тобою — и ты забудешь обо всем, что осталось на земле.

Могуществен мой край, несметны богатства моего отца. Подземные пещеры ведут в его безграничные владения. Смотри! Сейчас мы низко летим над землей. Луна заливает глубокие пушистые поляны. Прислушайся, и ты услышишь то, что недоступно людскому слуху. День и ночь кирки и молоты гномов дробят драгоценные недра земли. Тайная непрекращающаяся работа маленьких рудокопов идет там, в пещерах Горного короля.

А серебряный олень мчался всё дальше и дальше, одним прыжком перелетая через горные кряжи и заснеженные озера. Наконец он замедлил свой бег и как вкопанный остановился перед трещиной, расколовшей огромный ледяной утес. Бока его тяжело вздымались, капельки пота мутными жемчужинами застыли на серебряной шерсти.

— Вот мы и дома! — сказала Ледяная Дева. — Идем, ты сейчас увидишь дворец моего отца.

И она взяла за руку Эйнара. Он покорно последовал за ней. Он забыл уже обо всем, что раньше было с ним на свете. Сердце его стало совсем ледяным…

Праздничное пиршество в доме родителей Ингрид подходило уже к концу, когда кто-то заметил отсутствие жениха. Тревога охватила гостей. Его искали и нигде не могли найти. Звали по всему дому, выбегали на двор. Несколько парней вышли за околицу, в чистое поле, и тут, на свежепротоптанной тропинке, обрывавшейся у высокого сугроба, увидели они примятый снег и оттиск копыт какого-то неведомого зверя. Во все стороны разбегались волчьи следы. Вот и всё, что можно было найти на безмолвной снежной поляне, залитой зеленоватым лунным сиянием.

Грустно окончился праздник. Гости разъезжались домой молча. В те времена народ был суеверен, и то, что существуют какие-то страшные, невиданные чудовища, никого не удивляло.

Старая Озе была убита горем. Она молча прижала к груди плачущую Ингрид. Девушка, собрав последние силы, проводила ее домой.

Грустно текли дни в избушке дряхлой матери Эйнара. Одна сидела она теперь за пряжей, одна разводила в печурке огонь, и на дубовом обеденном столе тарелка ее сына стояла всегда пустая. Сначала она ждала, что он скоро вернется, но его всё не было, и никто не мог сказать, живет ли он еще на свете…

Горестные думы одолевали бедную Озе. Она любила Эйнара так, как только мать может любить сына. Она прощала ему все его странности, его вечную погоню за несбыточными мечтами. Ей хотелось только одного — чтобы он скорее пришел домой. А дни шли за днями, и в одинокой, занесенной сугробами избушке было пусто.

Однажды — это было под вечер ясного морозного дня, когда солнце заката делало розовым снега, а от сосен ложились длинные голубоватые тени, — в двери тихо постучали. На пороге стояла Ингрид в легкой оленьей шубке, осыпанной снежной пылью.

— Матушка Озе, — сказала она. — Сегодня я не могла усидеть дома. Я пришла поговорить с тобою. Я люблю Эйнара, и сердце мое не верит, что он погиб. Что-то говорит мне, что он жив, что он где-то совсем недалеко от нас и, быть может, ему угрожает страшная опасность. Матушка Озе, дай мне быстрые охотничьи лыжи Эйнара. Я пойду искать его…

— Что ты, Ингрид! Куда ты пойдешь? Наши парни обыскали весь лес, и всё было напрасно. Смотри, уже скоро ночь! Как ты одна отправишься в такой далекий путь?

— Матушка Озе! Душа моя не знает покоя… Дай мне лыжи Эйнара!

Озе порывисто обняла Ингрид и засуетилась, собирая ее в дорогу. Она уже больше не отговаривала девушку, потому что и самой ей хотелось верить, что Эйнар жив, что любящее сердце не может не найти того, кого ищет. Она вышла за ворота проводить гостью. Ингрид стала на лыжи и умелыми, точными толчками заскользила по хрупкому насту всё дальше и дальше в синий сумрак снежной равнины.

Солнце давно уже село, когда она достигла леса и вошла под его темные своды. Огромная оранжевая луна низко висела в просвете ветвей. Всё было тихо. Только похрустывали сучки от мороза да мягко шелестели лыжи. Белка, перелетая с дерева на дерево, роняла порою легкий ком снега. Где-то ухнула сова. Протяжный волчий вой, то нарастая, то ослабевая, откликнулся за дальним озером. Ингрид даже показалось, что меж стволами мелькнули два-три злых огонька. Ей стало страшно. Колючие ветки хлестали ее по лицу, валенки были полны снега. Но она всё шла и шла вперед. Давно уже нет никаких тропинок, тьма всё гуще. Кто это вздохнул вон за той сосной? Кто коснулся ее щеки колючим прикосновением? Неужели это тролли, таинственные обитатели леса, пытаются сбить ее с пути? Нет, нет, она все-таки пойдет дальше, как бы ни замирало сердце, как бы ни отказывались служить усталые ноги. Еще одно, последнее усилие, и лыжи вынесли Ингрид на берег маленького круглого озера, со всех сторон окруженного гранитными скалами.