Всеволод Рождественский - Шкатулка памяти

Надеюсь, сеньор, я не наскучил вам своим рассказом? О, вы опять подливаете мне вина? Благодарю вас! Я, собственно говоря, давно уже не пью, но ради такой приятной компании… Ваше здоровье!

Вам, вероятно, не терпится узнать, что случилось дальше с Дон-Жуаном? Сейчас, сейчас, мой рассказ уже подходит к концу. Увы, всё кончается на свете, даже добрый бочонок вина. Что же после этого говорить о бренной жизни человеческой?..

Недолго мы с моим господином наслаждались отдыхом в деревенской глуши. То ли надоело скитаться ему по горным дорогам, то ли приелась яичница с луком и черствые лепешки, то ли опять дьявол шепнул ему что-либо на ухо, только однажды хлопнул он меня по плечу и говорит со своей всегдашней усмешкой:

— Ну, Лепорелло, собирайся в дорогу!

— Куда же это? — спрашиваю я, несколько встревоженный.

— Как куда? В Севилью!

— Святой Игнатий! В Севилью? Прямо черту в когти? Иль думаете вы, сеньор, что добрые отцы святейшей инквизиции встретят нас там с распростертыми объятиями? Иль вы успели получить от папы отпущение всех грехов?

— Нет, боюсь, что папа еще не удосужился подумать об этом. Просто тоскую я по родному городу — сил моих больше нет! И кроме того, Лепорелло, скажу тебе по дружбе, хочется мне снова увидеть донну Анну. Не выходит она у меня из головы. Если кого я и любил на свете, то только ее одну. Видишь ли, мой верный Лепорелло, всю жизнь я искал ее, только ее, и чем виноват, что она являлась мне под разными женскими обликами?

— Ничего не понимаю, сеньор! Как это так — любить одну и всю жизнь преследовать каждую встречную красотку. Но влезает это в мою голову. Впрочем, дело ваше, но я вам скажу: не сносить вам головы с такою, прости меня, господи, философией! Случалось слышать мне от старых людей, что порок на этом свете всегда бывает наказан, вопрос только в том, рано или поздно. А вы уж, кажется, давно истощили небесное долготерпенье. По-нашему, попросту говоря, повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить.

— К черту твои пословицы! Не до них мне теперь. Я хочу видеть донну Анну. Анну — звезду мою! Едем в Севилью.

Ну что с таким сумасшедшим будешь делать! Ругаю я сам себя за сговорчивость, а всё же готовлю коней в дальний путь. Через двое суток добрались мы до Севильи.

— Сеньор! — говорю я Дон-Жуану. — Я на вашем месте не торопился бы в город. Кто его знает, как там сейчас отзываются о вашей милости. Боюсь, что не с очень выгодной стороны. Не лучше ли будет нам оставить лошадей вон на этом тихом кладбище да пойти порасспросить кого-либо из монахов, прежде чем шею в петлю совать. Это мы всегда успеем.

— Твоя правда! — отвечает мне Дон-Жуан. — Не терпится мне увидеть скорее мою красавицу, но, пожалуй, лучше всё же быть осторожным.

Вот идем мы по кладбищу, а луна смотрит из-за кипарисов так пристально, так неотвязно, точно это не луна, а кто-то такой, кто состоит на тайной службе у святой нашей матери инквизиции — не дай бог ей долгого здоровья! Господин мой задумчив, печален, да и у меня на душе как-то неладно. Не люблю я кладбищ, да особенно ночью.

Вдруг остановился мой господин перед каким-то памятником. Высится на пьедестале мраморный старик в латах, в шлеме и правой рукой упирается на эфес шпаги. И во всей его фигуре что-то знакомое…

— Стой, Лепорелло, — шепчет мне Дон-Жуан. — Мне кажется, я его узнаю.

— Как не узнать, — отвечаю я тоже шепотом, а у самого душа в пятках. — Да ведь это командор, которого ваша милость имела честь уложить своей шпагой.

Дон-Жуан побледнел, но, однако, справился с собой и твердым шагом подошел к статуе.

— Слушай, Лепорелло, мне пришла в голову отличная мысль… Зови почтенного командора завтра ко мне на ужин!

— Как же так, сеньор, — говорю я хозяину. — Такие слова и в таком месте. Да ведь за это нас с вами…

— Лепорелло! — чуть не кричит он, и брови у него дрогнули — недобрый признак. — Если ты сейчас не исполнишь того, что я тебе говорю, то клянусь мадонной…

Но тут уж я не стал ждать. Семь бед — один ответ! Подхожу вежливо к статуе, снимаю шляпу, а у самого поджилки трясутся и язык во рту заплетается.

— Ваша милость, святейший командор! Мой хозяин… не я, заметьте, боже сохрани, — мой хозяин, Дон-Жуан де Маранья, изволит приглашать вас завтра на ужин. Будьте уверены, ваша светлость, не я буду готовить, не я подавать. Говорю только то, что мне приказано. Я человек маленький, ваша милость, и я в ваши дела не мешаюсь. Не моего ума это дело. Однако, как мне приказано, так я и говорю. Изволите завтра пожаловать?

И тут статуя — клянусь, всё это правда, сеньор, — кивает мне головой.

Что дальше было, я уж не помню. Очнулся я на могильной плите. Дон-Жуан поддерживает меня одной рукой, а другой льет мне в глотку вино из моей же запасной фляжки.

Если вам приходилось когда-нибудь, сеньор, испытывать такое чувство, точно вас сам черт держит за шиворот и толкает туда, куда вам вовсе не хочется идти, вы меня легко поймете. У меня весь день поджилки дрожали, и я мог только удивляться Дон-Жуану, который был шутлив и весел, как всегда, и бродил по улицам Севильи как ни в чем не бывало. Он словно и позабыл, что случилось с нами на кладбище. Да и на встречных альгвазилов не обращал никакого внимания, а ведь за нами, наверно, по пятам ходили шпионы его святейшества. Нас могли схватить на каждом углу, и если этого не случилось, то, видно, только потому, что господин мой родился под счастливой звездой. Скоро Дон-Жуан ушел в игорный дом, а меня оставил в ближайшем трактире, строго наказав не отлучаться ни на час. Я не скучал, конечно, выбрав себе в собеседницы пузатую бутыль аликанте. Но время всё же тянулось томительно. Наконец является мой хозяин, и по его лицу я вижу, что фортуна была к нему в этот вечер благосклонной.

— Эй, Лепорелло! — весело крикнул он мне еще с порога. — Вот деньги! — И бросил на стол кошелек, полный дукатов. — Сейчас же отправляйся в дом, который я нанял у фонтана святой Терезы. Ты узнаешь его по серебряной подкове над входом. Затопи камин — сегодня сырой вечер! — и приготовь лучший ужин, какой только можно найти в Севилье. И поставь два… нет, лучше три прибора. Понял ли ты меня?

— Что ж тут понимать, сеньор? Видно, снова принялись вы за старые проказы, будь они трижды прокляты! Не стану с вами спорить, и всё будет приготовлено как нужно. Не в первый раз приходится заниматься такими греховными делами — святая Цецилия, спаси мою душу! Но, осмелюсь спросить, сеньор, если речь идет о тайном свидании с дамой, то к чему вам третий прибор на столе?

— А ты не забыл, кого я пригласил сегодня разделить со мной полночную трапезу?

Холод пробежал у меня по спине.

— Не извольте, сударь, шутить такими словами!

— А я не шучу, Лепорелло! — отвечал мне, усмехнувшись, Дон-Жуан. — Ну, живо, живо! Я буду следом за тобой. Мне нужно только зайти к садовнику за свежими розами для моей красавицы.