Всеволод Рождественский - Шкатулка памяти

— Что с тобой? — спросит его мать.

— Да ничего, матушка, — встряхнется Эйнар. — Это я так, задумался немного. Вот видишь то облако?

— Ну, вижу. Облако как облако.

— Нет, матушка, это не простое облако. Смотри, оно всё как тонконогий серебряный олень с большими ветвистыми рогами. И несется этот олень высоко над землей, видит под собою всю нашу страну — ее леса, озера, дикие фиорды. Как бы я хотел лететь вместе с ним, там, высоко-высоко…

А то пойдет Эйнар в лес на охоту — и нет его день, два. Наконец возвращается усталый, голодный, исхудавший, а глаза горят, словно звезды.

— Где ты был, Эйнар?

— Далеко, матушка, далеко. Отсюда не видно. Шел я по лосиным и медвежьим тропам и добрался до удивительного озера. Там на самом дне колышется хрустальный дворец, а из окон его выплывают серебряные рыбы и стоят недвижно, шевеля лазурными плавниками. И у каждой на голове золотая корона. Это дочери Озерного царя. А сам царь, огромный и сизый, лежит, зарывшись в тине, и шевелит длинными усами. Звал он меня к себе жить, обещал горы камней самоцветных, но мне стало жалко тебя, матушка, страшно черных глубин, и я бежал без оглядки от этого озера по лесным чащам и болотам.

— Какой ты выдумщик, Эйнар! — скажет ему старая Озе. — И ничего этого не было. Всё это ты сочинил, чтобы меня позабавить.

А он только усмехнется в ответ.

Вот однажды — дело было глубокой зимою — сидели мать с сыном в своей избушке у печки, прислушивались к потрескиванию сосновых поленьев. Старая Озе была занята пряжей, а Эйнар строгал новое топорище и не спускал глаз с тлеющих угольков. Оба молчали. А вьюга выла снаружи на разные голоса, поднимая до неба снежную пыль, и казалось, что она просит, умоляет пустить ее в дом, и рыдает, и плачет от бессильной досады у запертых ворот.

— Матушка, — поднял вдруг голову Эйнар. — А ты знаешь, кто там плачет и стонет за окном? Это не вьюга. Это Ледяная Дева. Вот видишь, как развевается ее серебряное легкое платье, как машет она широким рукавом, как стелется она по самой земле. Смотри, вот прильнула к нашему окошку. Смотрит на меня не отрываясь. У нее глаза как синий лед. Мне страшно… Чего ей нужно от меня? Зачем она здесь?..

— Что ты, Эйнар! Про Ледяную Деву рассказывают только в сказках. Это ветер с моря ворвался в наши фиорды, это он крутит снег на лесных полянах, ищет себе пристанище на обнаженных скалах.

Но Эйнар ничего не сказал в ответ и только глубже ушел в свои думы.

Задумалась и старая Озе. Тревога сжимала ее сердце. Как сделать, чтобы Эйнар спустился из своих заоблачных мечтаний на землю, стал простым и веселым парнем, как и все его однолетки? А то он неделями и слова не скажет, и на деревенские вечеринки ходить не любит, и песен не поет никогда. Соседи давали ей добрые советы: надо женить сына, пусть обзаведется он своей избушкой, живет в ней с выбранной по сердцу женою, работает на своем поле, растит детей. И тогда придет к нему простое человеческое счастье.

Старая Озе чувствовала, что они говорят правду. Она уж и невесту подыскала для сына — хорошую девушку Ингрид из ближнего селения. Всем было известно, что Ингрид давно уже встречала Эйнара приветливой улыбкой. Да и Эйнар внимательнее глядел на Ингрид, чем на других девушек, и на любом морозе снимал перед нею шапку. «В добрый час!» — решила Озе и велела сыну в ближайшее воскресенье закладывать санки, чтобы ехать на смотрины невесты, — таков деревенский обычай. Помолвки в старину праздновали торжественно, и о них заранее все знали в округе.

На закате зимнего дня собрались в дом родителей Ингрид все родственники и друзья. В большом сарае очистили место для танцев, стены украсили свежими еловыми и сосновыми ветками, подвесили к потолку большие фонари. Сообща всей деревней наварили не одну бочку янтарного пенистого пива, напекли пирогов с грибами и брусникой. Девушки явились в лучших своих нарядах, алых, как вечерняя заря. Парни надели широчайшие штаны и столько нашили на свои жилеты блестящих пуговиц, что на них больно было смотреть. Скрип новых башмаков был слышен за целую версту. Старики в вязаных колпаках и старухи в белоснежных чепцах, величиною с целый дом, приплелись спозаранку, опираясь на можжевеловые палки. Перед воротами запалили два огромных костра, искры которых летели в самое небо.

Когда прибежали мальчишки и с радостным визгом сообщили, что показались сани жениха, отец Ингрид взял дочку за руку и в сопровождении почетных гостей и ближайших родственников двинулся ему навстречу. Затрещали приветственные выстрелы, музыканты грянули торжественный марш.

Эйнар шел навстречу Ингрид, а она смотрела на него, и глаза ее сияли. Они взялись за руки, и тотчас же вновь, затрещали выстрелы, костры подняли целый сноп искр, широко распахнулись двери праздничного сарая, а деревенские скрипки и флейты закружили гостей в свадебном танце. Разлетелись по ветру юбки и ленты, от топота башмаков заходили ходуном половицы. Эйнар и Ингрид шли впереди, и всем казалось, что никогда еще не было видано такой красивой пары на свете.

Надолго затянулось веселье, и, когда сели за стол, луна стояла уже высоко. Одно праздничное яство сменяло другое, в дубовых бочках пенилось пиво, щеки девушек пылали ярче лепестков мака, парни с песнями сдвигали тяжелые кружки. Наступил час мужчинам закурить трубки, женщинам повертеться перед зеркалом, приводя в порядок косынки и ленты перед торжественным последним танцем. Эйнар с приятелями вышел на тихий заснеженный двор. Лунный свет ударил им в лицо, от мороза захватило дыхание. Покурили, поиграли в снежки, и, когда возвращались обратно, Эйнар задержался на пороге. Ему нравилось в полной тишине стоять и смотреть, как поблескивает снег.

Он и сам не заметил, как рядом с ним очутилась высокая и красивая девушка с тяжелыми светлыми косами, уложенными венчиком на голове. Он смотрел на нее с изумлением. Ее не было па празднике, он никогда не встречал ее раньше, и все же он ее видел когда-то. У нее были иссиня-светлые, словно остановившиеся глаза, и взгляд их уколол ему сердце, как тонкая ледяная игла. Девушка коснулась пальцами его руки и прошептала над самым ухом:

— Пойдем посмотрим, как горят звезды!

Эйнар хотел выдернуть руку, но она засмеялась ему в лицо и побежала по узкой тропинке. Ноги сами понесли Эйнара за нею. Он догнал ее уже за воротами, в безмолвном поле, залитом бледным светом. Ему хотелось рассердиться, крикнуть ей, что он не любит таких шуток, что у него нет никакого желания замерзнуть на этой голой равнине, но она умоляюще поглядела на него: «Вон только туда, до той опушки!» — и побежала дальше. Эйнар следовал за ней, не понимая, какая сила мешает ему повернуть обратно.

Теперь они стояли на лесной полянке, и тяжелые лапы елок, сгибаясь под тяжестью пушистого снега, свешивались над ними, как шатер.