Вениамин Шалагинов - Конец атамана Анненкова

Имел он и своего шута, как царь Петр знаменитого Балакирева. Это был штаб-ротмистр, великий умелец строить потешные рожи и рассказывать анекдоты для избранных. Шут-ротмистр ночевал обычно в одной из квартир атамана.

Был у него и палач - это уже для других - пан Левандовский, с которым он обходился по обыкновению очень учтиво. По утрам, встречая его, приветствовал на польский манер двумя пальцами, спрашивал, что слышно о пани Левандовской, торговавшей в Омске спичками.

Коренным жителям Туркестана готовил Анненков ту же тюрьму народов, что и Колчак, а всей России - сильную личность, царя помазанного (быть может) Учредительным собранием.

Это, так сказать, в плане России.

Ну, а что он готовил земле, на которой жил? Семиречью?

29 июня 1919 года Анненков подписал приказ со словами:

«Объявляю телеграмму Чугучагского консула Долбежева от 26 июня с. г. N 304: «Наш консул в Кульдже Люба телеграфирует мне следующее: просьба передать министру иностранных дел, копию атаману Анненкову - слух отозвания Анненкова с Семиреченокого фронта вызвал здесь большую тревогу, так как население привыкло связывать освобождение Семиречья с именем атамана. Люба. 558».

Приказ этот нацелен на ставку Когчака, принявшего решение срочно перебросить армию Анненкова на Екатеринбургский фронт, который на глазах развали-I вался и угасал под ударами Красной Армии. Анненков не хотел оставить «свои» Семь рек и потому обставлял это свое нехотение демаршами дипломатов, по мнению которых (вернее по словам) освобождение Семиречья - успешный исход Черкасской осады - без Анненкова было невозможно. Ну, что ж, ход как ход. Однако в каких же видах?

На одной из страниц дела утверждается, что Анненков строил планы создания своего независимого «государства»: «Занять Верный, организовать новое казачье войско и стать диктатором, не подчиняясь никому».

Гипотеза эта еще ждет своего исследователя. И когда он вплотную займется ею, ему не обойтись без шести томов этого дела.

Анненков не сказал, строил ли он для себя государство - латифундию у Тянь-Шаня. Сказали данные дела.

1. Анненков командирует в Китай своего эмиссара, полковника Сидорова с письменным предписанием «приступить к организации (в Китае, разумеется. - В. Ш.) годных для моего отряда партизан» и с устным - потрясти русских промышленных и торговых тузов, перетащивших свои сокровища за границу. Людей Сидоров не добыл, а вот золота и… опия привез в преизбытке. Дателями на анненковскую «империю» стали: товарищества «Экспорт и импорт», «Тянь-Шань», фирмы Ибрагимова, Юничева и пр.

2. Пикеты Колчака на западных участках возможного сближения с Красной Армией усиливает своими людьми и вооружением.

3. Форсирует исход осады Черкасского, хотя для ухода в Китай эта победа попросту не нужна.

4. Производит зондаж Верного, тайно переправляет туда своих лазутчиков.

5. Личный состав ионовской милиции шерстит, чистит и в конечном итоге зачисляет в штаты своих полков.

6. Перед тем, как окончательно скатиться в Китай, долгое время стоит в заснеженных ущельях перевала Сельке, ждет, оглядывается на Россию.

Да, наконец, и то, что уже сказано, - заигрывание с Алаш-ордой и расправа.

Анненков боялся что вчерашние его солдаты будут его сегодняшними врагами. А так как почти все мобилизованные - семиреченцы, это - враги в собственном доме.

Вернуться в такой дом невозможно.

Человек, которого общество посылает в суд с широким обязывающим мандатом обвинять от его имени, призван выразить то, что общество видит в деле, чего хочет, чего ждет от суда. Видит, хочет и ждет. Он, этот общественный обвинитель, занимает место за одним столиком с прокурором - справа от судей и подобно прокурору черпает материал для своих выводов из бумаг следствия, из жизни, наблюдаемой и творимой в суде.

В деле Анненкова общественное обвинение черпало материал не только из этих двух источников. Обвинение начиналось задолго до суда, до правого столика. Песками, полынной типчаковой степью скакал в июньскую сушь наездник в алом праздничном малахае. Он искал и находил людей, боровшихся в свое время с анненковщиной, страдавших от ее разгула, встречался с героями «Черкасской обороны», с партизанами славного соединения «Горных орлов Тарбагатая». В аулах, в рабочих поселках, станицах, на пастбищах у костра он добывал из притороченной к седлу кожаной сумки толстенную памятную тетрадь, чтобы занести в нее факт, имя, случай, географическое название. В стальном сейфе Военной коллегии хранились к той поре четыре тома анненковского дела, а здесь, на берегах Семи рек, на бумагу ложились новые подробности той же трагедии. 25 июля 1927 года в день и час, когда Мелников, председательствующий в процессе, открыл первое судебное заседание, алый малахай и сумка с тетрадью уже лежали на правом - прокурорском столике. Наездник занял место общественного обвинителя.

Ноша общественного обвинения была поделена между тремя представителями четырех губерний - Алтайской, Новосибирской, Джетысуйской (Семиреченской), Семипалатинской, и каждый представитель прибыл со своей кожаной сумкой.

Триумвират обвинителей - Мустамбаев, Паскевич, Яркое - превосходно знал, что именно видело общество в деле Анненкова, чего оно хотело, чего ждало от суда. Каждый из троих не только побывал там, где жила правда об анненковской деспотии, но и запасся богатейшим багажом сведений, социальных, политических, чисто военных о белогвардейской контрреволюции, колчаковщине, интервенции, атаманах, о начале и конце анненковщины. Обвинители от общества хорошо знали мемуарную литературу - записки и дневники В. Болдырева, Г. Гинса, А. Будберга, К. Сахарова, М. Жанена, пикировку М. Жанена с А. Ноксом, новей»иие труды советских исследований, читали периодику русской белой эмиграции.

Мустамбаев сетовал в речи на собственную беспомощность в вопросах права, но вот он формулирует юридические основания ответственности Анненкова, и - какая удивительная свобода мышления, какие знания!

- Мы судим Анненкова не за убеждения, - заключает он в этой части своей речи. - У нас есть еще, к сожалению, немало старичков, которые никак не могут расстаться со своими сладкими мечтами о восстановлении монархии. То великий князь Николай Николаевич, то Кирилл, то еще какая-то третья ублюдочная фигура видится им на опустевшем российском престоле. Этих мечтателей судит сама жизнь, и она переубедит их, переупрямит.

Повторяю, мы судим Анненкова не за монархизм в мыслях, платонический, мечтательный. Мы судим его за монархизм, конкретно проявленный в действиях, за действия по восстановлению палочного режима.