Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

Винченцо не дает ему продолжить.

— Кальви, слишком поздно для воззваний и риторики. Благодарите Бога, что рядом с вашим именем нет креста или что в это самое время вы не сидите в крепости Уччардоне, куда я лично препроводил бы вас. Знайте это.

Mors tua vita mea. Твоя смерть — моя жизнь.

Паскуале Кальви делает шаг в сторону Винченцо. Отчаяние жжет его, как огонь.

— И это говорите вы?! Когда я и Руджеро Сеттимо умоляли вас защитить город, вы пошли на попятную, так же как и все остальные, взять хотя бы этого голодного пса, что рядом с вами, Кьярамонте Бордонаро. Вы сдались Филанджери. Трусы!

— Вы отправляли нас на верную смерть! А мы хотим жить, Кальви, и жить долго. Неужели вы не понимаете, что, сдавшись, мы избежали чудовищного кровопролития?

Но тот не желает ничего понимать. Его глаза наполняются слезами.

— Вы, Флорио, ничтожество, у вас черная душа. Вы все — безродные псы. Вы должны были защищать город, а не поднимать лапки кверху при первой же угрозе, из страха за свои интересы и деньги.

— Да вы хоть знаете, скольким людям я даю работу? — рычит Винченцо, приближаясь к нему. — Знаете, что такое для Палермо дом Флорио?

Кальви отталкивает его.

— Будьте вы прокляты! — кричит. — Чтоб вы прогорели, вы, ваши деньги и ваша гнусная порода! И чтоб пролили столько же слез, сколько я!

Сердце Винченцо погружается во тьму. Он чувствует, как она добирается до головы, заволакивает глаза.

— Вы что, проклинаете нас? — Кулаки сжимаются и разжимаются. — Я тоже могу наслать на вас проклятия! Только мои сразу сбудутся!

— Прекратите! Все кончено, Кальви! — барон Турризи хватает Кальви за руку. — Как бы мы могли выстоять после того, как пали Мессина и Катания? С каким оружием, с какими резервами? Что у вас в голове? Разделенное надвое королевство? Республика внутри разрушенных городских стен? Ничего нельзя было с этим поделать. Помилование короля уже многого стоит.

Кальви смотрит на него с ужасом, с отвращением — словно видит впервые.

— Для вас, быть может.

С улицы доносятся крики, грохот брошенных в стену дворца камней.

— Вы слышите народ? Они не хотят сдачи города!

Камень падает на пол, майолика трескается. Паскуале Кальви разводит руками. На лице — страдание, к которому трудно остаться равнодушным. Страдание того, кто влюблен в свою землю, кто верил в другое будущее, кто преданно, рискуя жизнью, служил своим идеалам. Страдание того, кто отныне вынужден жить в изгнании.

— Вы обрекли нашу землю на рабство. Надеюсь, эта мысль не даст вам покоя ни днем, ни ночью, и однажды ваши дети отвернутся от вас, упрекая вас в трусости.

Он выбегает, а город будто сотрясается от криков и выстрелов.

Турризи в нерешительности, хочет выглянуть в окно. Отходит.

— Лучше уйти. Вернемся, когда все успокоятся.

Они молчаливо кивают в знак прощания и расходятся, пробираясь мимо чиновников и приказчиков. Двери за ними закрываются.

В то время как в Европе после подавления мятежей 1848 года с трудом поднимает голову национально-освободительное движение, Фердинанд II пытается удержать в своих руках Королевство обеих Сицилий. Однако предпринимает для этого весьма непопулярные меры: обязывает Сицилию выплачивать большой государственный долг и приостанавливает на неопределенный срок действие конституции, утвержденной Сицилийским парламентом в марте 1848 года. Народ и местные власти, уставшие от нестабильности последних лет, подчиняются диктату, и даже дворяне не принимают участия в происходящих время от времени мятежах. Разрозненные крестьянские бунты продолжаются, но не находят широкого отклика в городах.

Давление английского правительства, направленное на ослабление налогового гнета и полицейского режима на Сицилии, не возымело действия. Королевство Бурбонов являет собой образец реакционной власти с ослабленной внутренней и внешней политикой. Потому неудивительно, что сын Фердинанда, Франциск II, взошедший на престол в 1859 году, оказывается окружен в основном ретроградной и ревностно охраняющей свои интересы аристократией. Будучи неспособным свернуть с политического курса отца, Франциск фактически препятствует югу Италии двигаться по пути экономического и социального развития.

Однако патриотический порыв изгнанников 1848 года не иссяк, им охвачены сочинения и выступления многих из них, среди которых Джузеппе Ла Маза, Руджеро Сеттимо и молодой, боевитый адвокат из Риберы, что в провинции Агридженто, — Франческо Криспи.

«Невод закинут, сети расставлены. Тунец заплывет в них ночью, на полную луну», — пишет Геродот в V веке до нашей эры. Так было на протяжении столетий. Так происходит и сегодня.

Тунцы — мирные рыбины с серебристой кожей, способные проплывать многие десятки километров стаями в сотни особей. Сонмы тунцов наполняют море брызгами, волнами, шумом. Они приплывают из Атлантического океана в Средиземное море на нерест весной, когда вода теплая. Их мясистые тела готовы к спариванию.

Тогда и начинается тоннара.

Потому что тоннара — это не только цеха, марфараджу.

Это еще и система сетей, разгороженных на так называемые комнаты: способ, придуманный арабами, перенятый испанцами и доведенный до совершенства на Сицилии.

Тоннара — это ритуал.

Тоннара — это место, где целые семьи на протяжении сотен лет жили и делали свое дело: мужчины — в море, женщины — на берегу. Зимой готовили суда и чинили сети. Весной и летом выходили на забой тунца или занимались обработкой рыбы.

«Морской свиньей» называют эту бестию с бессмысленным взглядом, потому что все в ней идет в ход, ничего не пропадает: красное нежное мясо после обработки засаливают и продают в больших бочках; кости и кожу, высушив и размельчив, используют в качестве удобрений; жир заливается в светильники; икру, извлеченную из рыбы, солят, сушат и получают ценную боттаргу.

Тоннара жива, пока есть тунец.

Соль и тунец всегда вместе — даже будучи на суше, тунец не может покинуть море.

Наместник Королевства Сицилия, Карло Филанджери, князь Сатриано, герцог Таормины в награду за заслуги при подавлении восстания на Сицилии в 1849 году, сидит в своем богатом кабинете, облицованном деревянными панелями, украшенном гербом города Палермо. Конец октября. За окном теплое солнце ложится на крыши города и плетет кружевные тени в зубцах по карнизу собора.

Перед ним несколько писем: огненные слова, фразы, источающие злобу, — бумажная дуэль между Винченцо Флорио и Пьетро Росси.

Два года назад, в 1850 году, по ходатайству самого Филанджери Винченцо Флорио был назначен торговым представителем Королевского банка «Королевское достояние за маяком», то есть на Сицилии. Он был уверен, что Флорио готов шагнуть за границы торговой деятельности. Человек с его умом мог быть полезен и в королевском ведомстве.