Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

Джузеппина в кресле. Вполголоса напевает песню — неразличимые слова на калабрийском. Уже несколько недель, как минуты жизни, когда она в здравом уме, чередуются с днями, когда мир переворачивается вверх тормашками, и призраки, созданные ее воображением, становятся реальными.

Один глаз будто присыпан мелом и не видит. Врач не смог помочь. От старости нет лекарства.

Джулия сглатывает страх, вставший комом в горле. Ей отчего-то тревожно. Она протягивает к свекрови руку, чтобы погладить ее по плечу, но не осмеливается. Глубокое чувство жалости парализует ее.

— Донна Джузеппина… Не желаете прогуляться?

Джузеппина с трудом поднимает свое измученное артрозом тело. Горничная накидывает ей на плечи шаль, Джулия берет ее под руку.

Они проходят по коридору виллы. С недавнего времени Джулия часто думает о том, что не смерть избавляет от вины и очищает память, но болезнь. В каком-то смысле вместе со старостью к свекрови пришло отмщение за причиненное ею зло, и видя ее муки, Джулия научилась состраданию. Она избавилась от чувства мести. Говорят, в природе вещей существует таинственная справедливость, равновесие, восстанавливаемое высшей силой.

Они выходят во двор, где Винченцо распорядился поставить стол и несколько кресел. Море — приятный фон.

Джулия часто пишет дочери Джузеппине, которая живет в Марселе с мужем Франческо, сыном Аугусто Мерле, компаньоном Винченцо с недавнего времени. Ее брак, как и у Анджелы, благополучный и спокойный. У Анджелины уже трое детей; Джузеппина родила второго несколько недель назад. Хотя письма дочери выдают ностальгию по Палермо и семье, Джулия уверена, что она обрела счастье в супружеской жизни.

Больше всего она беспокоится за Иньяцио, который кажется слишком жестким, слишком рассудочным. Куда делся ее «ребенок-принц», ее любознательный и восторженный мальчик? Перед ней молодой человек, исполненный благородства и несгибаемого духа, возможно, даже более сильного, чем у его отца. Как будто он выполняет данное самому себе предписание, Иньяцио строг, прежде всего к себе. Вот чего боится Джулия — его твердости.

Горничная снова принимается за шитье. Джузеппина задремала и время от времени издает странные звуки или бормочет обрывки фраз.

Вдруг она резко хватает Джулию за руку. Перо скользит по листу, чертит каракули.

— Передай Иньяцио, что я заблуждалась, я прожила одинокую жизнь. Только ты можешь ему это сказать, поняла?

Джулия не понимает, о ком она, о сыне или о давно почившем дяде Винченцо. На ресницах у свекрови дрожат слезинки.

— Я любила его. Мне надо было за него выходить замуж, теперь я понимаю. Я любила его и так никогда не призналась, ведь он — брат мужа. А сейчас надо, чтобы он это понял! Люди должны жениться по любви, главное — не деньги, а…

Джузеппина начинает рыдать, голосит, бьется. Они не могут успокоить ее. Чепец, прикрывающий волосы, падает на землю, губы растягиваются в уродливой улыбке.

Резким движением Джулия обнимает ее.

— Он знает, — говорит она ей на ухо, чтобы успокоить. — Он знает это.

Она чувствует, как слезы щиплют ей глаза. Вспомнились обмолвки, полуфразы Винченцо о странной любви между родственниками. Значит, все правда. Она помогает свекрови осторожно подняться, вытирает ей слезы, уводит в комнату. Там укладывает в постель и просит принести успокоительного.

Закрывая за собой дверь, Джулия думает о том, что хотя бы она сделала правильный выбор. Даже если семейного счастья ей пришлось ждать годы.

Вдоль стен, на улицах, прилегающих к виа Кассаро и выходящих к морю; в тени площадей; за пробитыми во время боев бастионами время остановилось. С моря ветер несет запах сухих водорослей, с гор — цветущего померанца.

Ощущение, будто Палермо сдался, уступил, открылся всем напастям. И теперь наблюдает за самим собой. Но нет, Палермо всего лишь уснул. Под кожей из песка и камня пульсирует тело, течет кровь, хранятся секреты. То тут, то там вспыхивают мысли.

И в мыслях сейчас лишь одно имя — Гарибальди. Тот, кто провозгласил себя диктатором Сицилии от имени Виктора Эммануила II, короля Италии. Кто призвал народ острова к оружию. Кто уже занял Алькамо и Партинико…

Но рана от битвы при монастыре Ганча все еще воспалена. И по городу разошлось известие, что Розолино Пило, пришедший на помощь Гарибальди, убит в битве у городка Сан-Мартино-делле-Скале, в менее чем двадцати километрах от Палермо.

Винченцо Флорио не знает, что будет, но с сумкой в руках решительно заходит в кабинеты Королевского банка. Иньяцио он оставил на виа Матерассаи. Не хочет вмешивать его в эти дела.

Лестничный марш.

Исполняя должность торгового представителя, проверяет, сравнивает даты, собирает информацию. Распоряжается, чтобы наличные деньги — все, что есть, — перенесли в несгораемый ящик, и с ними векселя. Как только кризис минует, деньги снова пустят в оборот или обменяют на новую монету королевства. А пока хорошо бы спрятать их в надежном месте.

И слиткам в ларях казначейства не место: скоро — вопрос времени — придут гарибальдийцы и конфискуют золотой запас, а он и впрямь внушительный.

Один Бог знает, куда денется это золото.

Правильно он сделал, что не сдался, не уступил Пьетро Росси, который пытался его уволить.

Даже сейчас, сейчас, когда ему дышат в спину, когда все рушится, он знает, что делать. Собирает бумаги, засовывает их в сумку: для дома Флорио они станут пропуском в будущее.

Палермо дышит ветром сирокко и ожиданием.

Гарибальди совсем близко, менее чем в десяти километрах. Город ждет его и боится, не зная, выходить ли навстречу «краснорубашечникам» и парням — крестьянам, которые присоединились к отряду Гарибальди и помогли ему во время битвы при Калатафими, или же забаррикадироваться и защищаться, что представляется бесполезным.

Семьи разъединены. Город расколот. Кто-то закрылся дома, запер на засовы двери и окна, женщины перебирают четки, мужчины дрожат за закрытыми ставнями. Многие молодые люди взяли в руки ружья и приготовились к осаде.

Гарибальдийцы подходят к городу 23 мая, но не со стороны моря — со стороны гор. Жители Палермо видят пыль сражений, слышат грохот пушек и выстрелов. Через четыре дня Палермо уступает: ворота Порта-Термини — самый слабо защищенный въезд — захвачены группой смельчаков. Тогда Бурбоны решают бомбить город с моря, но слишком поздно: в результате битвы на виа Македа город окончательно завоеван.

Мужчины в красных рубашках проходят по виа Порта-Термини и рассеиваются по городу. Молодые люди — и не только — смешиваются с толпой, которая говорит на итальянском с разными интонациями и новыми звуками. Палермцы обмениваются объятиями, недоверчивыми взглядами, размахивают флагами и от греха подальше прячут семейные драгоценности. Улицы, заваленные мебелью, из которой строили баррикады, расчищаются, обнажая фасады палаццо.