Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

— Знаю, — Винченцо тихо качает головой. — У меня не выходит из головы тот парень, которого убили на площади. Какой страшный конец!

Джулия сжимает ему руку.

— Себастьяно Камарроне? Выживший после казни?

Он кивает.

Это случилось через несколько дней после разгрома мятежа. Чтобы каждый собственными глазами увидел, чем он рискует, идя против Бурбонов, пленники — уже не мальчишки, но еще не мужчины — были расстреляны на площади на глазах у родственников. Но Себастьяно Камарроне чудом выжил. Был ранен, но не убит.

Винченцо рассказывали, что мать попыталась подойти к нему, громко просила прощения у короля за сына. Ведь, как гласит закон, кто выживает после казни, того милуют.

Но ему выстрелили в лицо.

Когда все закончилось, солдаты с трудом затолкали трупы в четыре гроба и свезли их в общую яму. Улицы города все еще в крови, стекавшей на дорогу с телеги, — никто не захотел смывать эту темную полосу.

— В голове не укладывается, — шепотом произносит Винченцо. — Он похож на нашего сына. Умный, брал уроки. И эти мерзавцы безжалостно убили его!

Винченцо не склонен к сочувствию. Но сейчас недопустимо делать вид, что произошедшее его не волнует.

— Кровожадные твари! — Джулия закрывает лицо руками. — Не могу забыть страдания его бедной матери. Вот почему я хотела, чтобы Иньяцио уехал: никогда не знаешь, что может случиться! — Она поворачивается, смотрит на дверь. — Мы прожили свою жизнь, а он…

Муж обнимает ее за плечи одной рукой, целует в лоб.

— Знаю. Но он так решил.

Она хмыкает.

— То, что Иньяцио такой же упрямец, как и ты, меня не успокаивает.

Он снимает руку с плеча Джулии, идет в комнату одеваться. Просит позвать сына и дает распоряжение конюху, чтобы его экипаж сопровождали вооруженные слуги.

Экипаж, в котором они едут в Палермо, отправляется с виллы «Четыре пика» на рассвете. Как и много лет назад, Винченцо решил переехать сюда, поскольку на виа Матерассаи слишком опасно. Виллу с крепостными стенами и выходом к морю легче защищать.

Холод с моря кружит в воздухе, пробирается под пальто, вызывая у обоих мужчин дрожь.

Винченцо занимает место напротив сына. Наблюдает за ним в полумраке. Высокий лоб, волевой подбородок — Иньяцио очень похож на его отца Паоло. Только характер другой. Да, он обходителен, шарман . Единственный из всех Флорио принят в «Казино дам и кавалеров», лучший аристократический клуб города. Он умный молодой человек, в нем есть сметливость и природное изящество, унаследованные от Джулии. Но то, что больше всего восхищает Винченцо в сыне, — это его обворожительная холодность.

— Твоя мать обеспокоена. И она права. — Двумя пальцами он отодвигает занавеску на окошке. — Ты был еще маленький, когда двенадцать лет назад вспыхнуло восстание и я оказался в самой его гуще. Будет и правда лучше, если ты уедешь в Марсель. Здесь может произойти все, что угодно. Мне было бы спокойнее, если бы ты находился далеко отсюда.

— Я предпочитаю остаться, — отвечает Иньяцио с решительным видом. — Вам нужна помощь в управлении делами, и у меня много знакомых, они предупредят, если что-то произойдет в ближайшее время.

— Похвально. — Отец откидывается на спинку, положив ногу на ногу и обхватив руками коленку. — Тебе двадцать один год, и ты сам знаешь, что делать. Я подумал, что ненадолго съездить во Францию тебе не повредит, тем более в такое время… Ты мог бы познакомиться там с хорошенькой француженкой, провести с ней время, пока здесь не уляжется буря. К тому же, уверен, такой парень, как ты, наверняка не только пялился на подружек сестер.

Иньяцио заливается краской. Отец не замечает, как начинают подрагивать его сжатые губы, как он набирает воздуха в грудь и замирает.

Только он знает, чего ему стоило отказаться от предложения ехать во Францию. А он бы хотел вернуться туда. Он хотел бы этого больше всего на свете. Но не может и не должен.

На секунду болезненное воспоминание выводит его из равновесия, острое, как осколок стекла, красотой и блеском которого нельзя не восхищаться. Белокурые локоны, рука в перчатке, опущенная голова, попытка скрыть слезы расставания. Потом письма, много писем.

Никто не должен знать, что произошло в Марселе. Особенно отец.

Отец сейчас как никогда нуждается в нем. Отец — отяжелевший, усталый, постаревший.

Иньяцио никогда не смог бы пренебречь своими обязанностями, не смог бы разочаровать отца. Не этого ждут от наследника дома Флорио.

Винченцо замечает, что сын покраснел, но принимает это за смущение. Иньяцио никогда ему не рассказывает о своих амурных делах. Он хлопает его по колену.

— Да, сын мой. Знаю, что ты мужчина.

Вскидывает брови в знак солидарности.

Иньяцио с усилием кивает.

— Ну ладно, Бог с ними, с женщинами, поговорим-ка о другом. Послушай-ка, я расскажу тебе, что надо сделать.

Сын отгоняет от себя воспоминания и внимательно его слушает.

— В тысяча восемьсот сорок восьмом году все встало, торговля практически прекратилась, а налоги, которыми нас обложили неаполитанцы, разрушали экономику, — это было ужасное время. Сегодня игра еще сложнее, запутаннее. Мне известно, что с недавних пор по домам дворян и торговцев рыскают тайные агенты Савойи. Они пытались связаться и со мной, но я предпочел не встречаться с ними, не так скоро… Сначала надо понять, что происходит. Растет недовольство, да и бурбонские войска скопились у ворот Порта-Карини — не случайно все это. Они, Бурбоны, думают, что гарибальдийцы придут оттуда, но никто этого точно не знает. Город в осаде. Надо держать ухо востро, понять, с какой стороны ветер дует, и при случае обернуть ситуацию в свою пользу. Будущее теперь зависит не только от сицилийцев. Савойя хочет захватить Сицилию и все королевство, и в этот раз у них получится, потому что есть люди, которые им сочувствуют. Они овладели уже Тосканой и Эмилией. Но они не знают, что их ждет здесь, на острове… Полная неясность, слишком много игроков в этой игре.

Иньяцио снова смотрит в окно.

— Сделаем все необходимое, чтобы защитить дом Флорио.

И этих слов Винченцо достаточно.

Оставшаяся на вилле со слугами и свекровью Джулия встревожена. Пройдя через анфиладу комнат, с платком в одной руке и ключами в другой, она доходит до комнаты Джузеппины. Перед дверью сидит горничная.

— Встала? — спрашивает Джулия.

Горничная, молодая и полная, откладывает шитье. Говор выдает в ней уроженку городка Мадоние; кожа на лице и руках от долгих дней, проведенных на солнце, покраснела.

— Да, синьора. Поела хорошо, без капризов, а сейчас сидит в своем любимом кресле.

Джулия входит. В комнате пахнет свежими розами, но прелый запах старости сильнее.