Стефан Мокрев - Заря занимается

В субботу около полудня Сандьо явился с ящиком инструментов и листами жести. Он залез на крышу и стал прибивать листы железа деревянным молотком. До заката солнца крыша была готова. Жестянщик осмотрел ее со всех сторон, кое-где подправил, потом прибил в беседке крючок для одежды. Бабушка Зефира попросила его сделать навес над таганком. На кухне стряпать боялись.

Двое всадников выехали из главных ворот казарм. Прохожие видели, как часовой вытянулся перед ними по стойке «смирно», лихо отдал честь и долго глядел им вслед. Всадники свернули вниз. Возле Стамболова моста они придержали коней, перекинулись двумя словами и медленно въехали на мост.

— А почему бы и не попробовать? Мы первыми проедем здесь после землетрясения, — сказал тот, что ехал справа. — На войне приходится преодолевать и разрушенные мосты.

— Все-таки… Здесь не поле боя, господин генерал.

— Но разрушений много, поручик.

Генерал Иван Фичев, накануне прибывший в родной город повидаться с близкими, попросил у начальника гарнизона лошадей для прогулки. Он взял с собой племянника, офицера запаса Михайлова. Поручик Михайлов, бывший учитель мужской гимназии, получил тяжелое ранение под Лозенградом. Когда он выздоровел, генерал добился его перевода в тырновский гарнизон, сделать это было отнюдь нелегко, поскольку Михайлов придерживался левых убеждений.

Посередине моста генерал и поручик Михайлов осадили коней и замерли на месте, устремив взоры на старопрестольный город, взбиравшийся вверх по кручам противоположного берега реки Янтры. Оба офицера родились и выросли в Велико-Тырново, с этого места им было ясно видно, какие разрушения причинило городу землетрясение.

— Адрианополь во время осады пострадал меньше, — промолвил Фичев.

Неожиданно лошади начали прясть ушами и тревожно ржать. Мост дрогнул. Его железный корпус качнулся.

— Землетрясение! — вскрикнул поручик.

Всадники поскакали к противоположному берегу. Толчок длился какое-то мгновение, но подземный гул канонадой отдавался в ушах. Генерал Фичев повернул коня к Буруну, где стоял выдержавший толчки деревянный сарайчик. В дверях показался хозяин, за ним ковылял малыш.

— Не узнаешь, Крыстьо? — спросил генерал, спрыгнув на землю.

В глазах Крыстьо светилось недоумение. Подойдя к всадникам, он принял у них из рук поводья и привязал лошадей к акации, а сам все думал: «Что это за человек? Вроде как здешний. Ишь ведь — генерал!». Увидев, что гости хотят сесть на траву, Крыстьо запротестовал:

— Погодите, господа офицеры! Как же так? Я сейчас принесу скамью…

— Не беспокойся. Мы и так посидим, посмотрим на город.

— Да ведь не на что смотреть, господин генерал. Город-то разрушен…

Оставшийся без присмотра малыш вышел во двор. Ковыляя на еще не окрепших ножках, он пытался поймать бабочку, которая вилась над его головенкой, словно над распустившимся цветком.

— Чей карапуз? — спросил генерал.

— Брата. Сноха со старшеньким пошла раздобывать еду. Брат на фронте, дом разрушило землетрясением. Я-то бобылем живу, кое-как обхожусь. Дело табак, господа. Почему солдат по домам не распускаете? Они свое сделали…

— Слышишь? — обратился генерал к поручику. — Народ считает, что сделал свое дело. Война быстро начинается, а вот кончить ее трудно. Наши же фанфароны знай распевают: «Союзники-разбойники…»

— Люди хотят мира, господин генерал, не слушайте вы этих лжепатриотов. Еще не поздно договориться с союзниками. Любой ценой нужно предотвратить новую войну.

— К сожалению, в верхах думают иначе. Его величество желает войны, потому что на этом настаивает Австрия. Генералитет целиком его поддерживает.

— А вы?

— Я уже не начальник штаба. Разве ты не знаешь? Я подал в отставку.

Поручик Михайлов посмотрел на него с удивлением.

— Тебя это удивляет? Да, я не согласен с политикой царя, не разделяю позиции правительства и нового главнокомандующего.

— И о чем только думают эти господа? Куда они нас ведут?

— К катастрофе, поручик. Ну, нам пора! — генерал хлопнул племянника по плечу.

Всадники выехали на дорогу, которая вела к Святой Горе. Пели птицы, воздух был напоен ароматом лип. От их благоухания кружилась голова. На безлюдной дороге прыгала сорока, она сердито стрекотала, словно ругала путников за то, что они нарушили ее уединение. У Малой слободы генерал и поручик спешились.

— Можно не спешить. Время у нас есть, — сказал поручик, взглянув на часы, вынутые из кармана кителя. Времени у них было достаточно. Вскочив на лошадей, всадники медленно поднялись по склону. Ехали гуськом: впереди генерал, задумчивый и сосредоточенный, за ним поручик в сбившейся набок фуражке. Порой до ушей поручика долетали отдельные слова, обрывки фраз: «Да-а… Тут нужна осторожность… Надо все как следует обсудить…» Потом генерал умолк, с головой уйдя в свои мысли.

Поручику очень хотелось узнать, почему генерал подал в отставку, но он не решался спросить его об этом. Среди солдат ходили слухи, что в верхах совершаются перемены, но к чему они приведут, никто не знал. Правительственная и «желтая» пресса не говорили читателям правды.

«К голосу нашей социалистической прессы мало кто прислушивается, — думал Михайлов. — Людям еще не ясно, что Кобург ведет страну к пропасти. Народ взбудоражен, но чем? Неужели все упирается в притязания союзников? И у нас, и у союзников ведется разнузданная пропаганда. Введенные в заблуждение, а то и просто недобросовестные люди разжигают шовинистические настроения. И только солдаты, простой народ, познавший лишения и болезни, решительно говорят «Нет!» этой политике. Да кто обращает на них внимание! Но нет, рано или поздно к голосу народа начнут прислушиваться».

— Вы что-то сказали? Или мне послышалось? — генерал повернулся к нему, его занимали те же самые мысли.

Поручик Михайлов вздрогнул: вероятно, он увлекся и начал размышлять вслух.

— Давайте поедем туда, — он указал рукой в сторону Янтры.

В хибарке, стоявшей на берегу реки, жил дед Минчо. За небольшую плату он перевозил желающих на тот берег. В лодке лежали пожитки, возле нее суетились женщины, покидавшие город. Немного повыше по течению реки проселочная дорога вплотную подступала к воде. Туда водили на водопой гарнизонных лошадей, возчики грузили на телеги песок и щебенку. Неподалеку темнели строения пивоваренной фабрики.

— Заглянем к Илии. Как-никак, его жена мне родня. Да и не виделись столько времени, — предложил генерал.

Поручик кивнул головой в знак согласия и первым ввел лошадь в позолоченную солнцем воду. Над их головами то и дело проносились ласточки. Фабрика молчала. Во дворе было тихо, пусто. Какой-то человек копался в развалинах, выбирая целые кирпичи. Увидев всадников, он вытер руки о штаны, подошел к ним, проводил в контору.