Стефан Мокрев - Заря занимается

— Так или иначе, но мы идем к войне. А это, как тут ни крути, — ошибка, — вмешался Горбанов.

— Ну вот, и ты туда же, поддакиваешь жене, — перебил его хозяин. — Война такая, война сякая… Славчо, — обратился он к сыну, — вели, чтобы подавали обед, чего они медлят.

Генерал Фичев поднялся. Лицо его выражало досаду. Он попросил поручика привести лошадей и, пожав на прощанье руку Горбанову, сказал:

— Я пообедаю с нашими. Они меня ждут. А поручик Михайлов ровно в час обязан явиться в казарму.

Хозяин встал, оперся на трость. И вдруг пол заходил ходуном, стены дома затрещали. Побледнев от испуга, старик пробормотал:

— Как же так? Пообедаем, тогда и поедете. Из-за вашей политики мы двух слов по-человечески сказать не успели.

Поручик, сидя в седле, подвел генералу его коня. Фичев потрепал скакуна по холке, проворно вставил ногу в стремя и еще проворнее вскочил в седло. Выехав на шоссе, всадники пустили лошадей галопом и поехали не в сторону казарм, а к винограднику Фичевых.

На винограднике Николы Габровского, разостлав на траве половик, сидели трое: хозяин виноградника, студент Ботьо Атанасов и поручик Михайлов. Криворогий месяц сиял на небе. При его слабом свете можно было различить две наспех поставленные палатки: в одной разместилась семья Габровских, в другой, возле поваленного ураганом ореха, — семья писаря Драгостина. В палатках не зажигали света, боялись новых толчков. Тут и там на лужайках горели костры: покинувшие город тырновцы готовили ужин. Монотонно, усыпляюще стрекотали цикады. Где-то лаяла собака.

Студент закурил.

— Мы вовсе не питали надежд, что новый премьер-министр Данев осмелится изменить курс. Не ему и не его худосочной партии решать государственные вопросы, их решает царь.

— Откуда только выкопали этого болвана? — не выдержал Атанасов. — Никудышный профессор ударился в большую политику. Тоже мне русофил…

— Пешка, — продолжал Габровский, — он только облегчит проведение в жизнь военной авантюры, о которой говорил генерал Фичев. А это означает, товарищи, что греческая и сербская буржуазия смогут осуществить свои захватнические планы. Помяните мое слово, это начало национальной катастрофы для нас, источник новых конфликтов на Балканах. Партия заявила пролетариату и всему болгарскому народу, что она решительно против союза четырех монархов, который служит ширмой для династических и националистических устремлений. И вот: общий враг разгромлен, начался дележ его эгейских провинций.

— Военные занялись политикой, а политики поджали хвосты перед Фердинандом, сволочи этакие! — вскричал в сердцах Ботьо и швырнул сигарету. — Индюки! Обманывают, обворовывают бедный народ… И с бунтами в нашей пятой дивизии не считаются, что ли?..

— Плохо, что впереди никакого просвета, никакой перспективы. А многие вопросы можно было бы решить путем компромиссов… Нам ни в коем случае не следовало бы разжигать войну. Об этом позаботятся империалисты. Они без войн не могут…

— Товарищ Габровский, по-моему, войны не миновать, — вмешался поручик Михайлов. — Два-три дня тому назад командиры дивизий получили от главнокомандующего циркуляр. В нем сообщается, что арбитраж возможен только в отношении спорной зоны и спорных земель в Греции. Если в течение десяти дней все вопросы не получат разрешения, будет объявлена война. Главнокомандующий считает, что союзники не вернут оккупированных земель мирным путем. Арбитраж не даст нам больше того, что мы получили.

— В этом отношении он, пожалуй, прав. Вряд ли союзники уступят оккупированные ими территории даже при наличии арбитражного решения, вынесенного каким-либо государством или международной инстанцией. Правители наши должны хорошенько подумать: можем ли мы сами, притом силой, вернуть эти земли. И следует ли пренебрегать советами великих держав.

— Канальи, ах, канальи! — замахал руками Ботьо Атанасов. — Ими дела нет до народа, до его идеалов.

Поручик Михайлов передал свой разговор с генералом. Генерал сказал, что несколько дней назад в Потсдаме состоялась встреча на высоком уровне, в которой приняли участие русский и германский императоры и английский король. Они определили принцип, которым должен руководствоваться русский император как арбитр в вопросах Балканского союза: все споры решать мирным путем. Любой ценой избежать войны. Румыния пусть довольствуется Силистрой. Турецко-болгарская граница должна пролегать по линии Энос — Мидия. Салоники передать Греции. При решении сербско-болгарского спора русский император должен учитывать интересы Австро-Венгрии, а мир на Балканах будет санкционирован всем «европейским концертом».

— Как видите, товарищи, — продолжал Михайлов, — не только Россия заинтересована в сохранении союза. И другие великие державы против войны. Одна только Австро-Венгрия стоит за войну.

— Раз Франц-Иосиф хочет войны, то и наш с ним заодно. Не забывайте, что он австрийский офицер… Бедная Болгария. Но ничего. Нужна революция, чтобы выбросить на историческую свалку всю эту падаль.

— Революция грянет, товарищ Атанасов, как неминуемое следствие войны. Война ускорит ее приход. Мы в ходе революции будем защищать интересы болгарского народа. В эти критические дни долг каждого болгарина — сохранить мир.

— К сожалению, это не удастся, товарищ Габровский. Уже поздно. Кто когда прислушивался к голосу народа? Наше правительство направило русскому императору ультиматум.

— Какой ультиматум? Почему ультиматум? Это верх безумия.

— Наш спор с союзниками должен быть разрешен в семидневный срок, то есть до шестнадцатого июня. В противном случае — война.

— Предательство! Величайшая глупость! На что рассчитывают эти безумцы?

Габровский был вне себя.

— Фердинанд и генерал Савов рассчитывают на немедленную интервенцию со стороны Австро-Венгрии.

— А министры? Ведь среди них есть русофилы!

— Они все с ума сошли! Почему не подождут, чем кончится арбитраж, почему? — кричал Ботьо Атанасов.

На шум подошли три дочери Габровского. За ними подоспел писарь Драгостин. Поручик Михайлов встал.

Без помощи всего народа тырновцы не могли бы оправиться от постигшего их бедствия. Посланные городской управой рабочие сносили крыши и каменные ограды, которые могли обвалиться, приводили в порядок пекарни, водопроводные колонки на главных улицах, но этого было крайне недостаточно. Дома стояли покосившиеся. Их хозяева обивали пороги управы, писали прошения в Софию, но помощи ниоткуда не было, и им не оставалось ничего другого как продавать и закладывать уцелевшие пожитки. Стояло лето, самое время для стройки. Но не было денег, не было материалов. А что будет, когда наступит осень с дождями и ветрами?