Стефан Мокрев - Заря занимается

В сенях послышались шаги. Лютов тут же умолк, убрал со стола тетрадь. Ради подсел к больному Димитру. Михалца приоткрыл дверь — снаружи донесся голос Русаны.

— Семеро одного не ждут, — встретил ее Ради упреком.

— Правильно, — краснея, сказала Русана. Провела рукой по мокрым волосам и, словно в оправдание, добавила: — со мной товарищ Денчев. Он сейчас подойдет.

Михалца подождал Стефана Денчева. Запер за ним калитку и вошел в комнату.

— …Неспокойно и в других селах: в Сушице, Кесарево, Горски-Трымбеше… — продолжал Лютов. — Повсюду кметы отказываются от своей должности. На их место ставят руководящие тройки, но и для них с трудом находят людей…

— Отказываются, стало быть. Народ — не дурак, чует, куда ветер дует, — вставил Денчев.

— Окружной управитель потребовал послать войска во взбунтовавшиеся села. Наши единомышленники действуют, как умеют. Правильно ли это, товарищ Денчев? — спросил Владо, утирая пот с лица.

— Я хочу сказать пару слов, после чего прошу меня освободить, — поднялся со своего места Димитр Иванов. Он откашлялся и поправил компресс. — Наше село переживает тяжелый кризис. Моя сестра — сельская учительница. И в том селе, где она учительствует, тоже зреет недовольство, и там людям живется тяжело. Все ясно. Надо действовать и незачем ждать, что скажет партийный комитет. Комитет выработал позицию, одобрил действия товарища Бабукчиева, когда тот был в селе. Как я слышал, они дали очень хорошие результаты: сын хозяйки стал членом партийной организации в Горна-Оряховице, трое — членами нашей молодежной группы. Товарищ Лютов — один из них, так ведь? — обратился он к Ради, который утвердительно кивнул головой, продолжая вести протокол заседания. — И ничего страшного нет, что Габровский отсутствует. Зато здесь Денчев. Я предлагаю помочь крестьянам. Лично я могу поехать к сестре. Михаил Пенков — в село, где учительствует его сестра, Русана — в Дряново, Лютов — к себе. Неужто мы будем сидеть сложа руки, в то время как наш сельский труженик поднимается на борьбу против власти буржуазии? За работу, товарищи! Надо революционизировать село! Разве вы не читали о том, что делают большевики в России?

Михаил Пенков спустился вниз вместе с Димитром, чтобы запереть за ним дверь.

— Я думаю, товарищи, что мы слишком торопимся, — начала Русана. — В сущности, что надо делать конкретно, так никто ничего и не сказал. Выходит, что каждый будет действовать по своему усмотрению. Какая ж это организация? В России — одни условия, у нас — совсем другие. Там борьбу за новую жизнь и против войны возглавляют большевики. В своем выступлении товарищ Габровский очень хорошо осветил вопрос об освобождении крестьян и дальнейшей роли партии. Если не везде, то во многих селах у нас есть партийные группы. Их следует держать в курсе событий, с их помощью проводить работу. В моем родном городе есть партийная организация, мне, что ли, ее учить, указывать ей, что надо делать? Это попахивает анархией.

— Нет, товарищи, так не пойдет, я с этим не согласен, — сказал Владо. — Крестьянин ждет, чтоб ему палец подали, и сам за руку ухватится. Он же понимает, что мы о его пользе радеем. Нет у него больше сил терпеть, чтобы его добром и трудом распоряжались другие. Одним подавай то лук, то зерно. Другие прямо в дом прут: «Давай молоко, давай шерсть». А то в кметство вызовут: вот тебе наряд на лошадь, на вола. А там, глядишь, повестка: топай в казарму. Совсем обобрали крестьян. Женщины ходят, словно тени, в своих черных платках. Кто-нибудь их жалеет? Никто их не жалеет. «Стоит ли на них обращать внимание, небось, привыкли». А крестьянин уже не тот. Он все видит и подмечает, надеется на нас, на социалистов. Неужто эти его надежды напрасны, неужто мы позволим, чтоб его шарлатаны облапошили?

— Ты что предлагаешь, Михаил?

Михаил растопырил пальцы левой руки и начал их загибать:

— Во-первых, подождать Габровского, — загнул он большой палец. — Во-вторых, принять во внимание решение Центрального Комитета, — загнул он указательный палец. — В-третьих, дело это не простое, в села выехали следователи военных судов, туда посылают войска. В-четвертых… — Михалца продолжал перечислять свои доводы, требуя дать возможность осмотреться и изучить положение. — И в-пятых, — согнул он мизинец, — необходимо созвать общее собрание партийной, молодежной и женской организаций.

Опершись на спинку кровати, Стефан Денчев наблюдал за своей землячкой Русаной. Ему понравилось, как она говорила. От взгляда его умных глаз не ускользнуло и то, как она, принимая все близко к сердцу, особенно волновалась, слушая Ради Бабукчиева. Мяла в руках платочек, озабоченно хмурила брови.

— …Наши товарищи организуют солдатские комитеты на фронте, партия одобряет их агитацию против войны. Наши товарищи при во сто крат худших условиях, с риском для жизни создают подпольные группы, распространяют в окопах «Работнически вестник» — партия одобряет их лозунг с требованием немедленного мира. Отчего же мы боимся поддержать голодные крестьянские бунты? — Ради Бабукчиев говорил горячо и напористо. — Чего требует село? Оно требует хлеба и хочет мира. Против кого оно поднимается? Против войны, которая довела народ до нищенской сумы. Разве кто-нибудь серьезно верит временным успехам немцев во Франции, достигнутым ценою огромных жертв? Не предвестник ли это ужасного конца? Зачем же нам помогать немецкому империализму, могильщику Европы? Неужели мы так и будем спокойно смотреть на то, как империалисты прибирают к рукам наше отечество? Нет, товарищи, наш долг — идти в народ. Я поддерживаю Димитра Иванова. Присоединяюсь к его предложению. Следует учитывать тот факт, что на бунт поднимаются не просто крестьяне, а крестьянская беднота. Это не одно и то же.

Стефан Денчев медлил. Сердце его билось радостно: ему нравились пламенные речи этих молодых людей, ожидавших теперь от него веского партийного слова. А маятник часов отбивал свое: «Тик-так… тик-так»… Снова подала голос кукушка.

— Секретарь молодежной группы ставит на обсуждение важный вопрос, — начал, наконец, Денчев. — У него уже есть известный опыт работы на селе. Но в руководстве, как мы слышали, нет единого мнения по этому вопросу. И товарищ Габровский, считающий правильным сосредоточение усилий партии на селе, одобрил не все его действия. Партия еще не сказала своего слова по крестьянскому вопросу — я имею в виду настоящее положение… Крестьяне стонут под бременем войны, в некоторых местах люди, не выдержав, поднимаются на бунт, кое-где выдвигают наши лозунги, но все это делается неорганизованно. Пламя вспыхивает стихийно и гаснет. Село еще не ставит требований о политических свободах и правах, об изменениях общественного строя. Крестьяне еще не осознали себя как класс. При этом борьба может быть успешной только тогда, когда ее возглавит пролетариат. Именно рабочий класс заинтересован в социальной революции.