Стефан Мокрев - Заря занимается

Мильо схватил лопату и расчистил дорожки к погребу и к беседке, в которой, свернувшись в клубок, спал Шаро. Заготовил впрок щепы на растопку, принес не сколько охапок дров.

— Большой привет Ради и ждите меня в самом скором времени, — сказал он на прощанье.

Больной лежал, укутанный до подбородка двумя ватными одеялами — комнату проветривали. Уже несколько дней температура у него днем понижалась, однако к вечеру подскакивала, и он снова чувствовал большую слабость. Посторонних к нему не пускали, он же, когда ему становилось немного легче, настораживался, прислушиваясь к малейшему шуму в доме. Вот прошел отец — он узнавал его шаги: размеренные, тихие; вот просеменила мать — едва слышно, словно божья коровка. Одна только Любка ступала шумно и энергично — через тонкую стенку, разделявшую их комнаты, отчетливо доносилось каждое се порывистое движение. Ради ожидал услышать другие шаги, не менее знакомые. Стоило Шаро залаять, он приподнимался, пристально глядел на ручку двери: вот она сейчас повернется, и войдет Марина. Но ее все не было, и он испытывал огромное разочарование. Ради укрывался с головой или блуждал взглядом по крашеным доскам потолка.

Однажды вечером он уловил в комнате Любки шепот, прислушался. Разговаривали несколько человек, но как он ни напрягал слух, не мог разобрать, кому принадлежат голоса. В ушах у него звенело, голоса то пропадали, то начинали звучать снова.

— Мама, мама, — позвал он мать. — Там Михаил. Пусть зайдет.

— Доктор не разрешает, ты же знаешь…

— Ах! — досадливо поморщился он. — До каких же пор?

Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель просунул голову Михаил Пенков. Пораженный видом товарища, он молчал. Потом спохватился и сказал, что все ему шлют привет.

— Кто — все, Михаил? — глянул на него пристально Ради.

— Товарищ Денчев, Сия, Кынчо… все товарищи, друзья…

Ради устало прикрыл глаза.

Наконец мрачное небо прояснилось. Чистый снег ослепительно засверкал на солнце, блики этого света затрепетали в комнате больного. Он уже мог сидеть, опираясь на подушку. Мог читать газеты, проявлял интерес ко всему, что происходило на свете, к партийным делам. Его пришли проведать два молодых врача, закончившие гимназию до него (в свое время он познакомил их с учением Дарвина и с идеями основателей социализма). Врачи сказали, что болезнь их молодого друга пошла на убыль. Когда они собрались уходить, Ради спросил их, продолжают ли они посещать клуб.

— Иногда… Последний раз слушали там лекцию Габровского о мирном договоре…

— Что это была за лекция?

Врачи начали ему рассказывать.

Ради тут же перенесся мыслями в клуб с его деревянными синими ставнями и с балконом, парящим над Патерником, откуда была видна будка того самого стрелочника, который привел его к себе, когда он, весь промокший, возвращался из Дервене. Вспомнил последнее собрание в одном из окрестных сел, которое ему поручили провести, чтобы привлечь новых людей в тамошнюю ячейку, состоявшую всего из трех человек. Он вовсю старался тогда подражать Габровскому, говорил его словами, как мог, пытался передать его мысли. Интересно, что делают сейчас Габровский, Денчев, товарищи-комсомольцы?..

Молодые врачи ушли. Ради заметно воспрянул духом при мысли, что скоро сможет выходить из дому, снова будет с друзьями. Под вечер в комнату вошла повеселевшая мать: с тех пор как он пошел на поправку, она совсем приободрилась.

— Ради, знаешь, кто пришел?.. Марина.

Марина положила рядом с его подушкой цветы и вся зарделась от смущения.

— Добрый вечер, Ради. Лежи спокойно! — сказала она, и погладила его руку.

— Добрый вечер, Марина. Садись.

Она присела на краешек кровати. Ни он, ни она не смели нарушить наступившей тишины, словно из боязни спугнуть охватившие их чувства. Будильник бабушки Зефиры отсчитывал уходившие одну за другой в вечность минуты. В комнате начал сгущаться мрак, но в ней по-прежнему царила тишина.

— Ты устал, я пойду, — сказала Марина, поднимаясь.

Ради заворочался. Она прикрыла высунувшееся из-под одеяла плечо и снова погладила его руку.

— Все твои приятельницы наперебой спрашивают меня, почему я до сих пор не навестила тебя… И Хубка, и Сия, и Русана…

— Ты только поэтому пришла?

— Я никак не могла решиться, Ради. После твоего долгого молчания, согласись, мне было нелегко…

— Это зависит от того, как ты ко мне относишься.

— Я бы не пришла, если бы сама не была во власти прошлого, от которого не в силах освободиться. Но, прошу тебя, оставим это. Главное сейчас — твое здоровье.

Больной уже садился в кровати, иногда вставал и смотрел на лес, который день ото дня становился все темнее. Уже расцвел кизил. Любка принесла ему букетик первых подснежников из их сада. Ради следил за тем, как розовеют тонкие ветви абрикосового дерева, как набухают и лопаются коричневые почки. Природа пробуждалась к новой жизни под дыханием весны. Солнце все чаще показывалось над холмом, наполняя его комнату светом. В один из таких дней к нему шумно ворвалась в пыльных царвулях тетка Милана. Оставив торбу у дверей, она прижала его к своей впалой груди.

— И никто до сих пор не сказал! Третьего дня приехал в село Владо и еще с порога молвит: «Так и так, тетка Милана, наш товарищ Бабукчиев болен». Откуда ж мне знать, старухе! Набила торбу поплотнее — и прямо к вам, не смогла усидеть дома. Ну-ка, Денка, — принялась она шарить в своей торбе и вынимать из нее один за другим сельские гостинцы: огромный каравай, домашнюю вяленую колбасу, бутылку вина, пучки лекарственных трав. — Свари-ка ты ему из этой травки отвар. Я сама ее собирала: это вот зверобой, это золототысячник, ромашка… А вино с полынью… И недели не пройдет, как наш парень опять молодцом станет. Что? Разве не так, а? — хлопнула Ради по плечу тетка Милана. — Ступай, Денка, ступай, завари ему травки, а мы с ним тут пока побеседуем.

— Знала бы ты, тетушка Милана, как я рад, что ты приехала. Сядь, отдохни. Расскажи, что нового в селе?

Милана только этого и ждала. Новости посыпались из нее, как из рога изобилия: отец Хубки смирился. Теперь для него лучше Владо никого нет. Локти готов кусать, что прогнал дочь, и она не смогла окончить гимназию. Ну да ничего, хватит с нее и училища по деловодству. Герги так и остался хромым, но инвалидной пенсии ему не дали. Сын Цоньо обручился, на обручении бабушка Катина больше всех хлопотала. Общину захватили «наши люди»: кмет — из земледельческой партии, а его помощник — коммунист. Начали строить клуб с большим залом, чтоб всем селом там можно было собраться, со сценой — все, как полагается, да только из Тырново никакой помощи не отпустили. Тогда коммунисты — они все как один стали членами клуба — решили: «И без чужой помощи обойдемся». Это ты, Ради, открыл нашим людям глаза, теперь их никому не остановить. А я это, знаешь, слышала стороной, — запнулась тетка Милана, — что в твоей болезни виновна твоя зазноба. Ты уж извини меня, что я в такие дела вмешиваюсь, но среди нас, баб, есть и такие, что готовы мужика продать задешево, не моргнув глазом…