Стефан Мокрев - Заря занимается

Ради зачислился в университет. Настроение у него поднялось. Он бесплатно обедал в столовой Народного дома. А тут подвернулась возможность заработать: в пятницу вечером — было уже довольно поздно — брат привел к себе товарищей-артистов. Они собирались в новую поездку по селам и предложили Ради заменить их кассира и распространителя билетов, получившего повестку от следователя. Ради согласился: лишний лев никогда не помешает.

Ради возвратился в Софию раньше брата — он обещал присутствовать на собрании молодежи в Народном доме. После ночевок на грязных постоялых дворах нетопленая квартира бродячего актера показалась ему роскошью. Как счастливо могли бы жить они с Мариной в такой вот комнатке с половичком на полу, простой железной кроватью, стареньким комодом и единственным стулом, на который он торопливо сбросил свою одежду. Он нашел бы какую-нибудь работу. И товарищи не оставили бы его без поддержки. И Никола Габровский, и Благоев. Марина могла бы учительствовать — если не в Софии, то в одном из близких сел. Как-нибудь перебились бы, пока он не закончит университет. Ходили бы в театр, в клуб на вечера… Много ли им надо?

Ради задержался в Софии дольше, чем предполагал. Деньги, заработанные во время поездки с братом, свалились, словно с неба. Богдан сводил его к знакомому сапожнику-армянину, который сшил Ради хорошие ботинки (старые они продали на толкучке). Ради купил себе материи на костюм: в Тырново Сандьо сошьет ему задешево… Больше в столице делать было нечего.

И снова пошла прежняя, насыщенная событиями жизнь в родном Тырново: клуб, кружки, собрания, подготовка вечеров. Они поглощали все время.

Как-то вечером Михаил Пенков завел речь о Марине. Уже несколько раз он осторожно намекал Ради о том, что ее якобы видели с Кирменовым, но всякий раз обрывал разговор, боясь огорчить друга. Вот и сейчас у Ради окаменело лицо. Он молчал. Михаил знал, что это означает: «Давай договаривай, раз начал!». Он начал издалека. Сказал, что бывшие соученицы Марины осуждают ее, а с Сией они даже поругались…

Ради никогда не допускал, что Марина может серьезно кем-то увлечься. Она, видно, совсем потеряла голову. Затихшая было любовь вспыхнула в нем с новой силой, он начал упрекать себя за свое поведение в последнее время. Сколько раз он собирался написать Марине из Софии длинное письмо, а послал одну открытку. Не нашел времени повидаться с ней перед отъездом, но мог бы хоть записку сунуть под дверь, когда проходил мимо ее дома по дороге в Горна-Оряховицу. Правда, записка могла попасть в руки Бонки, которая продолжала следить за ними, но ведь раньше-то Ради это не смущало…

На следующий день его послали с заданием в окрестные села. Он рассчитывал вернуться через три дня, а задержался на целую неделю. Немного отогревшись, отдохнув, Ради вышел пройтись.

Темные облака плыли над Дервене. На высоких скалах белел снег. Ради шагал, поглощенный мыслями о Марине. Он и не заметил, как свернул на тропинку к источнику. Вскоре он оказался среди редких одиноких вязов, под которыми приютились хибарки и кошары с загонами. Он не любил эти места, они редко бывали здесь с Мариной, предпочитая другую дорогу, которая огибала поросший кустами сирени холм: отсюда открывался красивый вид на город и два монастыря, защищенных белокаменными утесами. Внизу прихотливо извивалась река, вдоль которой, повторяя ее повороты, пролегала железная дорога.

Облака опустились совсем низко. В воздухе запорхали снежинки. Ради заколебался: если он повернет назад, значит, и сегодня не увидится с Мариной, а ведь он ради этого вышел из дому. Решив, что в крайнем случае можно будет укрыться от непогоды в зале ожидания станции, Ради продолжал ждать. В это время его кто-то окликнул. Он поглядел вверх, откуда, как ему показалось, доносился голос, оглянулся. За высоким плетнем кошары, спрятавшейся среди заснеженных деревьев, стояла Бонка. Ради подошел к плетню. Бонка энергично махала ему рукой, подзывая к себе. Он толкнул калитку и зашагал по утоптанной тропке.

— Скорей, скорей! — торопила его Бонка. — Погляди вон туда! — указывала она ему рукой в ту сторону, где дорога делала поворот.

Меж стволами деревьев быстро шли двое, мужчина и женщина, явно искавшие удобного укрытия. По их походке было видно, что это молодые люди.

— Видишь, вон она, твоя Марина… С тем…

Ради нахмурился. Лицо его стало темнее тучи. Значит, все уже знают?.. «Твоя Марина», — сказала Бонка. Он до боли прикусил губу.

— Входи, совсем застудишься, — дернула его за руку Бонка.

Ради встал у порога, взгляд его блуждал между деревьев, которые скрыли парочку. «Неужели это и впрямь была Марина?» — терзался он. Девушка была одета в незнакомую одежду, он хорошо знал, во что одевается Марина. Из кошары сильно пахло конским навозом. За спиной у него деловито сновала Бонка. Ее шаги то приближались к двери, то удалялись, когда она подходила к очагу. Ради не замечал ничего вокруг. Все его мысли сосредоточились на Марине.

— Закрой дверь! Ты что, не слышишь? Холодно! — повысила голос Бонка.

В дальнем углу тесного помещения, которое почти целиком заполняли деревянные нары, накрытые грубым шерстяным одеялом, Бонка раздувала огонь. Почерневший от сажи котелок клубился паром. Ради закрыл за собой дверь и, не найдя табуретки, прислонился лбом к побелевшему от снега оконцу. Еще раз всмотрелся в темноту.

— Марина да Марина, будто на ней свет клином сошелся, — услышал он жаркий шепот за спиной. Бонка закрыла ему рукой глаза, повернула к себе его голову и изо всех сил прижала ее к груди. Теплым, дурманящим было ее объятие.

Огонь разгорелся. В помещении стало жарко. Бонка подошла к двери, задвинула щеколду. Встала перед ним, широко расставив ноги, расстегнула вязаную кофту и бросила ее чуть ли не в лицо Ради. От неожиданности он отпрянул в сторону. Щеки Бонки то вспыхивали румянцем, то покрывались бледностью, губы ее дрожали. Они молча смотрели друг на друга, словно два хищных насторожившихся зверя. Ветер свистел за стеной, стекла оконца дребезжали от его яростных порывов, но они были далеки от всего, что происходило снаружи. В сердцах у них бушевала другая буря.

Они продолжали стоять молча, не смея пошевельнуться. Он — смущенный красотой ее обнаженного тела, растерянный, сбитый с толку. Она — поборовшая стыд, готовая на все ради этого чужого человека. И хотя были они совершенно одни, невидимая преграда разделяла их, и ни он, ни она не были в состоянии преодолеть ее; эта преграда сдерживала ее страсть, а Ради делала нерешительным.

Может быть, это продолжалось какое-то мгновенье, Бонке оно показалось часом. Она не выдержала. Сжалась в комок и бросилась ничком на нары. Бормотала что-то сквозь слезы, тело колотила дрожь, вся она сотрясалась от рыданий. Ради несмело подошел к ней, выжидая, пока она успокоится.