Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Сестра раскачивалась вперед-назад, а я наблюдала за ее тенью на белой пыли под качелями. Каждый раз, когда она взлетала к высшей точке своей траектории, тени от ее ног превращались в тонкие изогнутые ноги антилопы, с маленькими круглыми копытцами вместо ступней. У меня сердце замерло от ужаса, когда я представила Руфь-Майю с антилопьими ногами. Понимала, что это лишь тени, зависящие от угла падения солнечных лучей, однако это страшно, когда то, что любишь, внезапно меняется, теряя облик, который тебе хорошо знако́м.

Руфь-Майя

Много черных лиц посреди черной ночи глядят на меня. Они хотят, чтобы я вышла с ними поиграть. Но ночью нельзя произносить некоторые слова вслух. Мама, можно? Нельзя! Мама отвечает «нет». Она рядом, дышит. Когда мы обе спим, я слышу, как мама разговаривает и повторяет: нет, нет, нет. А ящерки разбегаются по стенам, унося с собой окончание ее слов, их я уже не слышу.

Порой я просыпаюсь, рядом — никого. За окном светит солнце, и я понимаю, что уже давно день, и все ушли, я слишком сильно потею, но мне некому это сказать. А другой раз царит ночь, и мама с папой секретничают в темноте. Мама рассказывает: они охотились за белыми девочками в Стэнливиле. Заходили в дома и брали то, что хотели: еду, батарейки для радио… И заставили миссионеров стоять обнаженными, совсем без одежды, на крыше, а потом двоих из них застрелили. Все это обсуждают, мама сама слышала. Стэнливиль — это где доктор наложил гипс мне на руку. Неужели его тоже отвели на крышу больницы без одежды? Ящерки разбегаются вверх по стенам, унося слова, которые я хочу произнести. Папа говорит, что в Библии написано: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» [69] Евангелие от Матфея 5:5. . Он хотел положить руку маме на плечо, но она оттолкнула его. «Услышь моления раба Твоего и народа Твоего… Да будут очи Твои отверсты на храм сей днем и ночью» [70] 2 Паралипоменон: 21, 20. .

Ночью и днем, ночью и днем. Иисус смотрит прямо в окна неважно чего. Он может видеть сквозь крышу, внутри наших голов, когда мы думаем плохое. Я старалась не думать о докторе без одежды там, на крыше, но видела желтые волосики на его руках. Рахиль завизжала, откинула назад свои белые волосы и стала грубить папе: «Какая разница — какая разница — какая разница! Да кто заметит разницу, если мы смоемся отсюда без оглядки и вернемся домой, где нам будет безопасно?» Он закричал: «Господь знает разницу! — И Рахиль упала раньше, чем я даже услышала звук его пощечины. — Господь презирает труса, который бежит, когда другие остаются и страдают».

Где мы будем в безопасности? Когда мама поднимает голову, ее взгляд такой холодный, что в нем даже нет никакой мамы, и говорит: «Натан Прайс, кроткие наследуют… Подожди, вот увидишь!»

Я знаю: кроткие наследуют, и последний станет первым, но племя Хама было последним. Значит, теперь они будут первыми? Не знаю.

В нашей семье мама идет последней. Ада — предпоследней, потому что у нее полтела калечные, а мама — за ней, поскольку в ней что-то повреждено даже больше, чем у Ады.

Нельсон показал мне, как найти безопасное место. Однажды я проснулась, а у кровати стоял он — Нельсон.

Может, он разозлился, потому что я хотела увидеть его голым? Язык меня не слушался, я не сумела произнести ни слова. А Нельсон стоял около кровати, и мама куда-то от меня ушла.

Он склонился надо мной и накрыл ладонью мой рот, и больше никого там не было. Совсем никого. «Ш-ш-ш-ш, — сказал он и закрыл мне рот. Я думала, Нельсон хочет сделать мне что-то плохое, но ведь он был моим другом. — Ш-ш-ш-ш, — сказал он снова, убрал руку и протянул мне подарок. — А бу, Банду. Возьми это!»

Банду — мое прозвище. Номмо Банду! Оно означает «самая маленькая», «на самом дне». И еще это — причина всего. Это мне Нельсон объяснил.

«Что это?» — спросила я, но только глазами, ни одного слова не вылетело у меня изо рта. Я заглянула в свои сложенные ладошки, куда он сунул свой подарок. Там была крохотная коробочка. Спичечный коробок. На нем была картинка со львом, и я предположила, что внутри будет маленький лев, мое домашнее животное, как те злые львы, которые едят муравьев, только добрый. Лев Стюарт. Но нет. Нельсон открыл коробочку и что-то достал из нее. Оно выглядело, как маленькая куриная косточка с хрящиком и тесемочкой и еще чем-то черным на ней, липкая. Это что-то мертвое? Я испугалась и хотела заплакать.

Нельсон сказал: не бойся. Объяснил, что это — из волшебного огня. Оно называется нкизи. Он заставил меня притронуться к нему, и меня не обожгло. Посмотри, сказал Нельсон и поднес это прямо к моим глазам. Там на боку была крохотная дырочка и такой же крохотный колышек, который в нее точно входил, привязанный тесемочкой. Быстро подуй в эту дырочку, чтобы твой дух вошел в нее. Нельсон вынул колышек и подул сам в маленькую дырочку, а потом быстро произнес мое имя: «Номмо Банду, Номмо Банду, Номмо Банду!» — и опять закрыл дырочку колышком. «Теперь ты в безопасности, — сказал он. — Если что-нибудь с тобой случится, если тебе будет грозить смерть или еще что-то, сожми это в руке — и бамбула! Руфь-Майя исчезнет».

Откуда мне знать? Но Нельсон знает все про мертвых. Его мама, папа, братья и новорожденная сестренка — все умерли и лежат на дне реки.

Я сказала, что не хочу исчезать.

Но он объяснил: только если тебе будет грозить смерть. Добавил, что так я не умру, а появлюсь где-нибудь в другом месте, где безопасно. Вместо того чтобы умереть, я окажусь в безопасности. Но для этого я должна думать об этом месте каждый день, чтобы мой дух знал, куда бежать, когда настанет время. Ты должна думать о своем убежище каждый день. Лицо Нельсона было прямо перед моим, и я чувствовала приятный запах. Это было мыло, которым он умывался и стирал одежду. Нельсон мой друг, он научил меня песенке, какой подзывают кур. Бидумука — магическое имя курицы. Никто этого не знает, даже Лия и папа.

Нельсон сказал: «Не забудь!»

Я положила коробочку с картинкой льва и волшебной обгорелой косточкой внутри под подушку. Нкизи. Порой я просыпаюсь и щупаю: она так там и лежит. Если они придут и заставят меня идти на крышу голой, я просто исчезну и окажусь где-то в ином месте. Но сначала мне нужно сообразить, куда отправиться. Я чувствую коробочку в руке. Подушка у меня мокрая, и коробочка стала мягкой, но я знаю, что́ у нее внутри. Секрет. Вижу в окно, что уже день, в соседней комнате разговаривают, и никто не знает, что у меня есть секрет. Нельсон куда-то ушел, и его мама умерла; интересно, куда он ушел, и я не могу вспомнить песенку, которую мы с ним пели курам.

Лия

Руфь-Майя продолжала болеть, а мама постепенно восстанавливалась. Глядя на них, свернувшихся в одной постели, и видя, как одна медленно распрямляется, а другая сдает позиции, я невольно обращалась неприятными мыслями назад, к нам с Адой в мамином чреве. Сколько раз я молилась, прося Бога объяснить мне: я ли виновата в том, что случилось с Адой? Если буду с ней особенно добра теперь, простится ли мне то, что я сделала ее калекой? Но такой огромный долг невозможно оплатить, даже приступать страшно.