Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Итак, мы вышли из дому в удушающую жару 21 августа 1960 года. Насекомые жужжали так громко, что ушам становилось больно, а на кончиках длинных травяных стебельков вдоль дороги сидели крохотные красные птички, раскачиваясь. За деревней слоновья трава была такой высокой, что смыкалась над головой, образуя тенистый туннель. Порой начинаешь думать, что Конго почти красиво. А потом вдруг неизвестно откуда появившийся таракан длиной четыре дюйма перебегает дорогу прямо перед твоим носом. Именно это и случилось в тот момент, и Аксельрут мгновенно прыгнул прямо на него и раздавил. Я не могла на это смотреть. Звук, честно говоря, был отвратительный. Какой-то треск одновременно с хлюпаньем. Но, полагаю, это был рыцарский жест с его стороны.

— Для разнообразия приятно бывает почувствовать себя под защитой, — произнесла я. — Когда в моем доме появляется гигантский таракан, его кто-нибудь приручает и делает домашним животным или готовит на обед.

— У вас необычная семья.

— Еще какая необычная! — воскликнула я. — Это самое вежливое определение, какое можно к ней подобрать.

— Я все хотел спросить, что случилось с твоей сестрой?

— С которой? По мне, так их всех троих в детстве уронили на голову.

Аксельрут рассмеялся.

— С той, кто хромает, — уточнил он. — С Адой.

— А, с этой! Ге-ми-пле-что-то. Половина мозга повредилась еще до рождения, и другая половина взяла ее обязанности на себя, поэтому Ада многое делает шиворот-навыворот. — Я привыкла давать научное объяснение состоянию сестры.

— А ты знаешь, что она шпионит за мной?

— Ада за всеми шпионит. Не принимайте на свой счет. Пялиться на кого-нибудь, не издавая ни звука, — это ее манера вести беседу.

Мы прошли мимо дома мамы Мванзы и еще нескольких домов, возле которых сидели на перевернутых ведрах преимущественно старики без единого зуба во рту. Осчастливили нас своим присутствием также дети, бегавшие совершенно голыми, только с ниткой бус вокруг живота. Ну и кому какое дело? Они выскакивают на дорогу посоревноваться: кто сумеет приблизиться к нам быстрее остальных, прежде чем все исчезнут в испуге с дикими воплями. Это их любимое развлечение. Женщины были на маниоковых полях, потому что утро еще не закончилось.

Аксельрут достал пачку «Лаки страйк» из нагрудного кармана рубашки и, вытряхнув сигарету, протянул мне. Рассмеявшись, я хотела напомнить ему, что пока недостаточно взрослая, но сообразила — черт возьми! — мне ведь уже семнадцать лет, и я могу курить, если захочу. А почему бы нет? Даже баптисты курят, если обстановка позволяет. Я взяла сигарету.

— Спасибо. А знаете, вчера мне исполнилось семнадцать, — сообщила я, сжимая сигарету губами и остановившись в тени пальмы, чтобы Аксельрут мог дать мне прикурить.

— Поздравляю, — произнес он, не выпуская изо рта свою еще не зажженную сигарету. — Я думал, ты старше.

От этих слов я почувствовала легкое покалывание, но это оказалось ничто по сравнению с тем, что произошло дальше. Прямо там, посреди дороги, Аксельрут вынул сигарету у меня изо рта, прихватил ее губами вместе со своей, чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и зажег сразу обе, как Хамфри Богарт. А потом деликатно вложил сигарету обратно мне в губы. Это было как если бы мы поцеловались. По спине у меня пробежал холодок, но я не могла сказать, была ли это дрожь от волнения или мурашки от отвращения. Порой трудно понять разницу. Я старалась держать сигарету за фильтр между указательным и средним пальцами, как девушка в рекламе. Пока с курением все нормально, подумала я, втянула дым, сложила губы трубочкой, выдохнула и, закашлявшись, сразу почувствовала головокружение. Аксельрут рассмеялся.

— Давно не курила, — объяснила я. — Вы же знаете, нам здесь трудно доставать что-либо.

— Я могу привезти тебе любые американские сигареты, какие пожелаешь.

— Только я бы не хотела рассказывать об этом родителям. Они не курильщики. — Но мне захотелось узнать, как, черт возьми, Аксельрут достает американские сигареты в стране, где нельзя купить даже туалетную бумагу. — Вы, наверное, знакомы со многими людьми из высших кругов?

— Принцесса, ты про меня и половины всего не знаешь!

— Не сомневаюсь.

Несколько молодых мужчин торчали на крыше школы-церкви, латая ее пальмовыми ветвями. Вероятно, папа организовал это провинциальное представление, подумала я и спохватилась: о Господи! Я у всех на виду, средь бела дня балуюсь сигаретой. Быстро оглядевшись, я убедилась, что отца поблизости нет, — лишь мужчины, чинившие крышу, распевали и болтали между собой на своем конголезском языке.

Зачем чинить крышу сейчас? В прошлом году в период, на который приходится мой день рождения, дождь лил каждый день, а вот нынешним летом — ни капли. Только жуки трещат в сухой траве, да воздух становится более душным в ожидании дождя. Просто от спертого воздуха, наверное, у всех руки чешутся.

Мимо нас прошла группа женщин, возвращавшихся со своих маниоковых полей. Огромные связки гигантских коричневых клубней покачивались у них на головах. Женщины двигались медленно и грациозно, ставя одну ступню перед другой, их худые фигуры были обернуты цветастыми кангами, а головы они держали так высоко, что, как это ни странно, были похожи на манекенщиц. А может, я просто давно не видела журнала мод. Некоторые из здешних женщин по-своему хорошенькие. Аксельрут, судя по всему, думал так же. Он приветствовал их, словно бы касаясь пальцами шляпы, — наверное, забыл, что ее у него на голове нет.

— Мботе а-акенто акуа Киланга. Бёнзика куко.

Никто из женщин не посмотрел на нас, все опустили головы, уставившись в землю.

— Что, черт возьми, вы им сказали? — поинтересовалась я, когда они прошли.

— Эй, килангские дамы, почему бы вам не проявить ко мне снисходительность для разнообразия — примерно так.

— Вы хотите сказать, сэр, что они ее не проявляют?

— Они опасаются неприятностей с ревнивыми мужьями, — хохотнул он.

Именно это я и имела в виду, когда говорила про Аксельрута: ни на минуту нельзя забывать, что он отъявленный негодяй. Прямо здесь, в присутствии своей якобы невесты, флиртовать чуть ли не со всем женским населением Киланги! А его замечание насчет ревнивых мужей! Насколько мы видели, никто в Киланге не любил Аксельрута — ни мужчины, ни женщины. Я слышала, как мама с папой говорили это. Особенно презирали его женщины. Каждый раз, когда Александр торговался с ними насчет цены на маниок и бананы, которые доставлял в Стэнливиль, они плевали ему на туфли.

— Не большая потеря, поверь мне, — усмехнулся он. — Я предпочитаю элизабетвильских а-акенто акуа.

— А что такого в элизабетвильских женщинах?

Он откинул назад голову, улыбнулся и выпустил дым в удушливое небо. Сегодня оно выглядело так, будто наконец вот-вот пойдет дождь, и ощущение было такое же. Воздух окутывал тело под одеждой, как чье-то горячее дыхание.