Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Анатоль поднял брови. Вряд ли он когда-нибудь видел лошадь. Лошади не живут в Конго из-за мухи це-це. Я попробовала вспомнить какое-нибудь иное рабочее животное взамен лошади, но в Конго их нет. Даже коров. То, что я пыталась объяснить, было настолько очевидно, что я даже не находила подходящих слов.

— Коза, — сказала я. — Приделать колеса козе. Или курице или жене. Папины идеи насчет того, как все улучшить, здесь ни к чему не подходят.

— Айи, Беене. Эта бедная коза твоего отца — несчастное животное.

Как и его жена! — подумала я, но не сдержалась, представив козу на больших колесах, застрявшую в грязи, и захихикала. И почувствовала себя дурой. Я не понимала, уважает меня Анатоль или просто видит во мне забавного ребенка.

— Мне не следовало смеяться над своим отцом, — произнесла я.

— Конечно, — кивнул он, прикоснувшись пальцем к губам и закатив глаза.

— Я больше не буду. Это грех. — Грех, грех. Я ощутила, что вспотела, и мне стало нехорошо. — Раньше я молилась Господу, чтобы он сделал меня такой же, как папа. Мудрой, благочестивой и послушной Его воле, — призналась я. — А теперь даже не знаю, чего желать. Лучше бы я была больше похожа на других.

Анатоль наклонился и заглянул мне в лицо. Потом отнял палец от губ, приблизил его к моему лицу и замешкался, выбирая, где коснуться его в знак благословения.

— Беене, если бы ты была больше похожа на других, ты бы не была беене-беене.

— Что означает «беене-беене». Разве я не имею права знать, что означает мое собственное имя?

Его рука опустилась на стол.

— Когда-нибудь объясню.

Если я не научусь у Анатоля спряжению французских глаголов, то постараюсь научиться хотя бы терпению.

— Можно я еще кое-что спрошу?

Его левая рука по-прежнему лежала на столе.

— Да.

— Почему вы переводите проповеди для моего папы? Я ведь знаю, что́ вы думаете о нашей миссии здесь.

— Неужели?

— Когда приходили к нам на обед, вы объяснили, почему папе Нду не нравится, что так много людей вступают на путь христианства вместо того, чтобы следовать старым обычаям. Наверное, вы считаете, что старые обычаи лучше. Вам не нравится способ, каким бельгийцы проводят выборы, и, возможно, вы не так уж уверены, что девушкам пристало преподавать в школе.

— Беене, бельгийцы не пришли ко мне и не спросили: Анатоль Нгемба, как нам провести выборы? Они просто сказали: Киланга, вот твои голоса. Ты можешь опустить их в эту калебасу, или в ту калебасу, или выбросить в реку. Моя задача состояла в том, чтобы объяснить людям существующий выбор.

— Но вряд ли вы в восторге от того, чего хотят добиться здесь такие, как мой отец.

— Я не до конца понимаю, чего он хочет добиться. А ты?

— Рассказывая об Иисусе и любви Господа, привести их всех к Богу.

— А если никто не будет переводить его проповеди, как он сможет говорить об Иисусе?

— Отец пытается делать это по-французски и на киконго, а получается плохо, он все смешивает. Полагаю, люди никогда не поймут, что именно он тут делает.

— Они бы больше любили твоего отца, если бы совсем не могли его понять. Или меньше. Это трудно объяснить. Однако если они понимают его слова, то могут сами принимать решение.

— Значит, вы уважаете моего отца?

— Я уважаю то, что вижу. Ничто не остается прежним, если кто-то новый входит в твой дом и приносит дары. Например, тебе принесли в подарок кастрюлю. У тебя уже есть кастрюля, к которой ты привык, но новая больше размером. Ты обрадуешься и отдашь старую кастрюлю своей сестре. Или, может, у новой кастрюли обнаружится дырка в дне. В этом случае ты горячо поблагодаришь гостя, а когда он уйдет, выставишь ее во двор, чтобы насыпать в нее рыбью чешую для кур.

— Значит, вы просто проявляете вежливость. А в Иисуса Христа совсем не верите.

— Во что я верю, не так важно. Я учитель. Верю ли я в таблицу умножения? Во французскую орфографию с кучей висящих на каждом слове, словно ленивые мальчишки на дереве, ненужных букв? Это неважно. Люди должны знать, что́ они выбирают. Много раз я наблюдал, как белые люди приходят к нам в дом и приносят вещи, которых мы прежде не видели. Ножницы, лекарство или подвесной мотор для лодки. Книги. План разработки алмазных месторождений или выращивания каучуковых деревьев. Рассказы об Иисусе. Какие-то из этих вещей кажутся полезными, какие-то — нет. Важно уметь отличать.

— А если вы не будете переводить проповеди, то люди могут согласиться стать христианами по ложным причинам. Они сочтут, что, раз Бог дал им ножницы и таблетки от малярии, значит, за ним и надо идти.

Анатоль улыбнулся.

— Это слово — беене-беене… Ты хотела знать, что оно означает?

— Да!

— «Правдивая, как сама правда».

Я почувствовала, как краснеют мои щеки, и зарделась еще гуще. Хотела что-нибудь сказать, но не придумала и перевела взгляд на французские предложения, которые не знала, как перевести.

— Анатоль, если бы вам предложили выбрать что угодно из всего, что есть на свете, что бы вы выбрали?

Ни секунды не колеблясь, он ответил:

— Увидеть сразу всю карту мира.

— Правда? Вы никогда ее не видели?

— Не представляю, какой он, мир: треугольный, круглый или квадратный.

— Он круглый. — Как он может этого не знать? Анатоль ходил в школу на плантациях и служил в домах, где были полные шкафы книг. Он говорит по-английски лучше, чем Рахиль. И тем не менее не знает, какой формы Земля. — Не как плоский круг, — уточнила я, складывая ладони, — а такой, как мяч. Вы никогда не видели глобуса?

— Я слышал о нем. Карта на шаре. Но не был уверен, что правильно понял, потому что не представлял, как карта может лечь на шар. А ты видела?

— Анатоль, у меня есть глобус. В Америке он есть у многих.

Он рассмеялся:

— Зачем? Чтобы помочь им решить, куда ехать на автомобиле?

— Я не шучу. Глобусы стоят в школьных классах и вообще везде. Я так много смотрела на разные глобусы, что, кажется, и сама могла бы сделать его.

Анатоль с сомнением посмотрел на меня.

— Могла бы. Правда. Принесите мне хорошую гладкую круглую тыкву, и я сделаю глобус специально для вас.

— Мне бы очень хотелось, — сказал он, разговаривая теперь со мной как со взрослым другом, а не как с ребенком. Впервые за все время я была в этом уверена.

— Мне надо преподавать не математику, а географию. Я рассказала бы вашим мальчикам об океанах, о городах и всех чудесах света!

Анатоль грустно улыбнулся.

— Беене, они бы никогда тебе не поверили.

Рахиль

На следующее после моего дня рождения утро пришел Аксельрут, и мы отправились на прогулку. Обычно он улетает в свои таинственные места по четвергам, возвращается в понедельник и является к нам во вторник. Я надела ярко-зеленый сшитый на заказ, с юбкой-тюльпаном костюм, который теперь выцвел так, что превратился в серо-буро-малиновый и утратил две пуговицы. Первую половину прошлого года я молилась о зеркале в полный рост, а вторую — о том, чтобы у нас его не было. Впрочем, кому тут какое дело до того, что мой костюм не в порядке? Это не было настоящим свиданием, просто притворство, для виду. Я собиралась пройтись с Аксельрутом по деревне и поклялась маме, что не сделаю ни шагу ни в лес, ни вообще куда бы то ни было, где нет людей. Она говорит, что не доверила бы ему увести меня даже на расстояние, на которое могла бы лично зашвырнуть его, но, похоже, зашвырнуть его мама могла — хотела бы — весьма далеко. Однако Аксельрут вел себя прилично и даже почистил перышки. Стоя в дверном проеме в безусадочных форменных немнущихся брюках хаки и авиационных солнцезащитных очках, он выглядел почти красавчиком. Если игнорировать факт, что Аксельрут был мерзавцем.