Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Руку я сломала, поскольку подглядывала, хотя мама не велела мне этого делать. А на сей раз заболела, потому что младенец Иисус всегда видит, что я делаю, а я сделала плохое. Разорвала несколько рисунков Ады, четыре раза соврала маме и хотела увидеть Нельсона голым. И еще ударила Лию палкой по ноге и заметила бриллианты мистера Аксельрута. Много плохих поступков. Если умру, я точно знаю, куда вернусь. Я буду на том же дереве, того же цвета, и все будет таким же. И я буду смотреть на вас сверху. Но вы меня не увидите.

Рахиль

Семнадцать! Теперь мне дюжина плюс еще семь лет. Во всяком случае, я так думала, пока Лия не сообщила, что дюжина — это двенадцать. Если Бог хочет тебя наказать, он посылает тебе не одну, а две сестры, они моложе тебя, но уже выучили наизусть целый словарь. Слава Богу, что только одна из них разговаривает.

Нет, я не ждала свой день рождения. Это второй мой день рождения в Конго, и первый был худшим, какой только можно представить. В прошлом году мама хотя бы поплакала, показав мне коробку с сухой смесью для торта «Пища ангелов», который она притащила аж из вифлеемского магазина «Пигли-Вигли», желая скрасить тяготы моего шестнадцатилетия в чужой стране. Я жутко расстроилась, поскольку не получила никаких приличных подарков: ни шерстяной двойки, ни грампластинок… О, я думала, тот день был худшим, какой может выпасть девушке.

Черт, черт! Я и вообразить не могла, что придется провести здесь еще один день рождения, еще одно 20 августа в той же одежде и том же белье, что год назад, изношенных вконец, если не считать утягивающего пояса для чулок, который я сразу перестала носить, — жуткие липкие джунгли не место для того, чтобы следить за своей фигурой. И в довершение, моего дня рождения почти никто даже не заметил. Несколько раз, глядя на свои часы, словно мне что-то нужно было сделать в этот день, как бы невзначай я восклицала: «О, сегодня 20 августа?» Ада, по той причине, что она ведет свой задом-наперед-дневник, единственная, кто следит за календарем. Она и папа, конечно, у него свой церковный календарь важных встреч, если они у него вообще бывают. Лия просто проигнорировала меня, усевшись за письменный стол отца с видом учительской любимицы и принявшись за свою арифметическую программу. С тех пор как Анатоль попросил ее помочь ему провести несколько уроков в школе, она считает себя принадлежащей к сильным мира сего. Было бы из-за чего нос задирать! Это просто математика, самое скучное, что есть в мире, и Анатоль разрешил ей учить лишь самых маленьких. Я бы не стала, даже если бы Анатоль заплатил мне за это зелененькими американскими долларами. У меня бы случился дорожный гипноз [84] Разновидность состояния транса, в котором водитель может долгое время вести машину и достаточно адекватно реагировать на внешние события, но при этом впоследствии не может вспомнить, что он делал. , если бы пришлось смотреть на всех этих козявок с соплями от носа до губ.

Я громко спросила у Ады: «Слушай, а сегодня не 20 августа?» Она кивнула, и я с удивлением окинула взглядом комнату. Моя семья как ни в чем не бывало сидела за завтраком, составляла учебные планы и занималась еще бог знает чем, будто это был лишь очередной заурядный день, даже не такой, как вифлеемские четверги, когда мы выносили мусор из квартиры.

Вскоре мама случайно вспомнила. После завтрака она подарила мне свои сережки и браслет к ним, который мне нравился. Это обычное резное стекло, однако приятного зеленого цвета, он красиво оттеняет мои волосы и глаза. А поскольку это была единственная драгоценность, какую я видела за последний год, можно было считать стекло чуть ли не бриллиантами — настолько уменьшились мои запросы. В любом случае, было приятно получить хотя бы эту безделушку. Мама завернула ее в тряпочку и написала на открытке, сделанной из листка блокнота Ады: «Моей прекрасной перворожденной девочке, уже совсем взрослой». Она может, когда постарается. Я поцеловала ее и поблагодарила. Но мама сразу вернулась к Руфи-Майе, делать ей обтирания губкой, так что на этом праздник завершился. Температура у Руфи-Майи скакнула до ста пяти [85] 41 °C. градусов, Аду ужалил в ногу скорпион, и ей пришлось отмачивать ее в холодной воде, а мангуст забрался в курятник и съел несколько яиц, все в один день — в день моего рождения! И они это сделали, чтобы отвлечь внимание от меня. Кроме мангуста, пожалуй.

Ада

— Папа Иисус бангала! — провозглашает преподобный каждое воскресенье в конце проповеди. Все меньше доверяя своим переводчикам, он пытается говорить на киконго. Откидывает голову назад и выкрикивает в небо эти слова, а его агнцы сидят и в недоумении чешутся. «Бангала» означает нечто ценное и дорогое. Но отец произносит это слово так, что получается «ядоносное дерево». Славьте же Господа, друзья мои, аллилуйя! Иисус вызовет у вас такую чесотку, какой вы еще не видывали.

А пока наш папа проповедовал евангелие ядоносного дерева, его собственная дочь Руфь-Майя восстала из мертвых. Он этого практически не заметил. Наверное, это не произвело на него впечатления, потому что он постоянно утверждал, будто это должно случиться. Его уверенность в Боге исключительна. Ежоб о! Вобюл яжоб! Неизвестно, однако, знает ли Бог, что наша мама помогала этому чуду свершиться, заставляя Руфь-Майю дважды глотать одни и те же таблетки.

Иктелбат ежети индо. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Так считали греческие философы, и крокодилы это удостоверяют. Руфь-Майя уже не та, какой была. Яйам-Фур. Никто из нас не такой, как был: Лихар, Яил, Ада, Аннаелро. Только Натан остается самим собой, все тем же. У всех нас, остальных, теперь есть два обличья. Мы ложимся спать самими собой и, как бедный доктор Джекил, просыпаемся изменившимися. Мама, недавно еще страдавшая агорафобией, державшая нас в доме, как семечки в тыкве, в течение месяцев сезона дождей, эпидемий и наступившей независимости ополчилась на своего защитника: она смотрит на наш дом с подозрением, винит его в том, что он обволакивает, как паутина, и душит жарой. Мама говорит о нем как о существе, обладающем собственной волей и намерениями. Каждый день после полудня она заставляет нас надевать самую легкую одежду и уходить подальше от зловещего дома. И мы шагаем гуськом по лесной тропе к речке, на пикник. Когда убегаем от нее и мама думает, что мы ее не видим, она стоит на поляне и раскачивается, тихо, как тонкое деревце на слабом ветерке. Несмотря на опасность заражения кишечными паразитами, мама даже снимает туфли.

А теперь возрадуйтесь, о, правоверные, потому что Руфь-Майя восстала. Однако у нее пустой взгляд, как у зомби, и она утратила стремление быть первой и лучшей во всем. Нельсон к ней теперь даже не подходит. Его версия такова: сова, которую мы временно держали в плену, запомнила план нашего дома, вернулась, влетела через окно и съела ее душу.