Сергей Самсонов - Высокая кровь

— А разве штаб не в Спорном? — приподнял бровь Зарубин.

— В Балабинском, бойцы сказали. Шигонин и отправился немедля, а мне наказал вас дождаться. С охраной у вас как, товарищи? Еще, может, надо бойцов?

— Что ж, разве белые на правом берегу? — спросил Зарубин.

— Да будто не слыхать, а все ж таки фронт — с предосторожностями надо.

— Езжайте, Сажин, по своим делам. Охраны у нас, думаю, достаточно. Вон какой бронтозавр огнедышащий перед нами ползет… Э, Сергей Серафимыч, да вас всего колотит, — жалеюще вгляделся Зарубин в Северина. — Не долечились, а? У меня тут с собой аспирин — вот, держите…

Заглотнув порошок и запив его чаем, Сергей задремал. Встряхнулся лишь засветло. Поехали к Манычу. Прилизанные ветром, зеркально-слюдянистые сугробы однообразными волнами утекали к горизонту, и ехали будто бы по лунному Морю Дождей, невиданной и неосвоенной планетой, поверхность которой изрыта воронками и изобилует замерзшими озерами, мерцающими в камышах оловянной глазурью.

Вперед ушел разъезд из полудюжины конвойцев во главе с Монаховым. За ним вперевалку бежал броневик Руссо-Балта, похожий на заклепанный по стыкам железный гроб о четырех колесах, и длинным серым шлейфом за тачанками тянулся остальной охранный полуэскадрон.

Направо и налево тоже были высланы разъезды, но многочисленные котловины, озерца и ерики, непролазно заросшие камышом и кугой, мешали развернуться, сокращали пространство охвата.

Сергей в этот раз сел с Халзановым, не зная, с чего начать разговор. Богатый казак, есаул, уже немолодой к началу революции, а стало быть, с закостенелыми понятиями о царе, о службе, о чести и долге, а вот ведь с самых первых дней пошел воевать за Советскую власть, за то, чтоб сделать всех без исключения счастливыми — и сильных, и слабых. Поняв, что все должны быть равными не только перед Богом, то есть в смерти, но и друг перед другом, с рождения. А его младший брат не постиг, не достиг этой правды — и они посмотрели друг на друга в прицел. И тот Халзанов, младший, увел у Леденева девушку, невесту, а Леденев, выходит, побратался с этим, старшим, — по вере, поверх, в разрыв кровных уз.

Сергей искал слова, как ключ к замку, и тут их лошади привстали — возникла впереди какая-то заминка, и он, отвлеченный, поднялся посмотреть, в чем дело. Трехпулеметный броневик заглох.

— Черт знает что такое, — буркнул Круминьш, пиная колесо. — Ну что там у тебя?

— В ум не возьму, товарищ комиссар, — откликнулся шофер уже с отчаяньем.

— Кого к машине подпускал?

— Ей-богу, никого, тарщкомиссар. Да разве ж эти мужики машине чего сделают? Они ведь только в лошадях своих и смыслят. Машину испортить — и то понятие надо иметь.

— А твой-то где ум, путиловец красный?.. Сколько до хутора еще?

— Да с три версты, могет чудок поболе.

— А ну и черт… Поехали. А ты давай возись как хочешь, хоть вручную толкай.

Сергей почуял лишь досаду да забывчивую жалость к остающемуся экипажу: попробуй согрейся в железном гробу средь снежной степи. Ну ничего, не бросят же их тут…

Путь лег через широкую протоку, соединяющую Маныч с заросшей камышом и тальником музгой. Решили не сворачивать и, опробовав лед, потянулись по тусклому оловянному панцирю в снеговых переносах, к обрывистому берегу с высоким ивняком по гребню.

— Страшные тут были бои? В восемнадцатом? — наконец-то толкнул из себя Северин, обращаясь к Халзанову, и ему показалось, что спрашивает о событиях, случившихся задолго до его рождения — настолько Халзанов, как и Леденев, был старше его.

— Страшней не бывает. Когда брат брата хочет в свою веру обратить, деваться друг от друга некуда.

— И вы всё с Леденевым? — спросил Сергей глупо, еще надеясь подтолкнуть Халзанова к воспоминаниям — к разговору, каким Леденев был тогда.

— Да, вместе. Как из Гремучего ушли с полусотней бойцов, так до сих пор и не вернулись — ни он в свой Гремучий, ни я в свою Багаевскую. Ему уж не к кому, а мне…

И вдруг, невероятно близкие, в кристальной тишине сухо треснули выстрелы — сорокой зачечекал пулемет, истошный конский визг плеснулся в сердце кипятком, и Халзанов всем телом подался вперед, сковыривая взглядом маячащие впереди фигуры конных, царапая ногтями кобуру… и, нелепо подпрыгнув, весь вытянулся, оскалился какой-то молодецкой, годящейся лишь для парадов улыбкой и боком упал на Сергея. Сергей с мгновенным ужасом непоправимого, словно из цельного, законченного мира вырвало кусок и внутрь, прямо в голову ударила черная муть, инстинктивно облапил, подхватил комиссара, как будто пытаясь поднять и усадить его на место…

— Хоронись за меня… — выплевывая кровь ему в лицо, слабея голосом на каждом слове, прохрипел Халзанов, вдруг дернулся, будто давясь своими же словами, и навалился на Сергея, как большой мешок с песком.

«Ар-ра-па-па-па!..» — ликующе надсаживался пулемет… Халзанова клевали пули, подталкивали, встряхивали на Сергее, и он, уже мертвый, Сергея спасал… обоих их куда-то потащило и закруживало, как при сильном опьянении, как будто вытряхивая Северина из него самого и тотчас же раздавливая, втискивая в кузов… и вдруг со страшной силой выбросило в боль…

Один халзановский оскал — недвижной явью, другой действительности нет, она распалась… летит и крутится щепа, и со звенящим визгом рикошетят пули от железа… с резучим ржанием взвиваясь на дыбы, чернотой застят небо огромные кони, рушат свыше копыта на лед, на саму его голову, оскользаются, ломятся, валятся глыбами… приседают и рвутся живые вразнос, никак не в силах разлучиться с павшими, таща их за собой по льду с обломками вальков… По-детски, по-щенячьи сжался он в комок, боясь быть стоптанным, распятым под копытами… наитием катнул себя куда-то в сторону — из-под летящих конских ног, из-под обломной осыпи копыт… Треск пулемета оборвался, или он в конском визге оглох… припаянную голову насилу оторвал от сизого пупырчатого льда — вокруг уже дыбились, крутились волчком налетевшие конные, топтали выброшенных из тачанок, в охотничьем угаре озирались, стреляли сверху вниз из револьверов, до верного досаживая пули в мертвых…

Вот один на играющем, ходящем ходуном караковом коне обернулся к нему, и Северин узнал Аболина!.. огромные глаза того срывали, сковыривали, скапывали все признаки живого под копытами… и в тот же миг Сергей спиной услышал храп и топот — и, дернув головой, увидел выпуклый заслон лошадиной груди, и клубящийся бешено пар под навесом ощеренных конских зубов, и единственный мертвый глазок револьвера. Как жеребец со сбитой в кровь спиной валяется от боли по земле, толкнулся в перекат, всем телом различив, как пуля вгрызлась в лед, в пустой след его головы, провернулся еще раз, почувствовав, как кто-то деревянными клещами поймал его за левую подмышку, и на третьем рывке, самом остервенелом от боли и страха, саданул наудачу с неверной, прикипевшей к нагану руки.