Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

И однажды в самый разгар работы Бурнус закричал из шахты:

— Давай бадью! Бадья опустилась.

— Тяни!

Поднялась бадья, только не с песком, в ней сидел сам башкирин.

— Бурнус не хочет больше копать песок, — сказал он.

— Лень напала? Может, самородку нашел? — накинулись хищники.

— Вот карман, — вывернул башкирин карманы. Они были пусты, — Не хочет Бурнус золота. Волю, счастья нельзя купить, плюет Бурнус на золото.

Башкирин принес из шалаша кошель с золотым песком и кинул его под ноги искателям.

— Бери, Бурнус пойдет, прощай!

— Куда ты? Возьми золото, пригодится, — подбежала к башкирину Марфа.

— Тайгам бродить буду, пусть шерсть растет, четыре нога, большой зубы. Нельзя человеком жить, пусть зверь буду.

— Спятил наш башкирин.

— Марфа, я зверь, ты зверь, пойдем вместе. Я мусульман, ты не мусульман — это ничего, для зверь все можно. Пойдем, Марфа!

— Глупенький ты, — Марфа взяла башкирина за руку, — ничего не понимаешь. Не стать тебе зверем, родился ты с человечьи ликом, так до гроба и будешь с ним страдать. Золото подыми, на него ведь паспорт можно купить, с ним — куда угодно. На-ко, унеси в шалаш!

— Возьми, Марфа.

— Ладно, положу со своим. Иди, разгуляйся, думал ты в шахте много, работай наверху, ветер мысли-то и развеет. Бери ружье, сходим в лес, поохотимся.

— Марфа, осторожней, а то придут на выстрелы, — предупредил Корнил.

— Мы подальше отойдем.

Ушли Бурнус и Марфа за горы. На прииске Горный Спай не слышали их выстрелов, да они и не стреляли… Сидели на высоком шихане, палило их солнце, заигрывал с ними ветер. Далеко была видна взволнованная лесистая, в синем мареве земля. Наподобие зеркал блестели под солнцем широкие озера, тоненько, серыми тростниками, колыхались кое-где дымки одиноких костров, зажженных, может, кочевниками-вогуличами, может, остановившимися отдохнуть лётными, может, еще кем-то. Богат Урал всяким дорожным и бездорожно-бродячим, временно и постоянно бездомным людом.

Горные кряжи сплелись жгутами, узлами, словно могучая и разумная рука нагромоздила неодолимые заграждения. Но узенькие, змеевидные речки смело искромсали эти каменные громады. Издалека все казалось таким мирным, тихим, созданным для отдыха, счастья, любви.

— Видишь? — спросила Марфа.

— Вижу.

— Вот намоем золота и пойдем туда. Я куплю тебе паспорт на другое имя, и тогда можешь ходить везде.

— Куда угодно?

— Ну, где не знают тебя в лицо.

— Пойдем скорей, сегодня!

— Рано. Надо побольше намыть золота. Хороший паспорт, говорят, дорого стоит.

— А не боится Марфа жить здесь?

— Чего мне бояться?

— Придет такой день, когда один приискатель скажет: «Мне нужна невеста, я хочу жениться», и другой скажет: «Я тоже хочу», а третий скажет: «У нас есть невеста — Марфа». И будет у них большая драка, и тебе может случиться беда. Я жду такой день, такую ночь и все время помню свой кинжал. Но чего может один Бурнус? Мало может. Уйдем скорей отсюда!

— Вон ты о чем! Не бойся, ничего не будет, я и сама постою за себя. Много их — это и хорошо: промеж себя передерутся, а я цела останусь.

Вернулись Бурнус и Марфа в Горный Спай, снова взялись промывать золото.

— Раздумал уходить? — засмеялись хищники.

— Не пойдет Бурнус, — ответила за башкирина Марфа. — Я его разговорила, сгинет один-то. Жалко, молод больно.

— Молод, а бродяжит давно, лет с шестнадцати пошел.

— Вольно-то и не жил почти, все в лесу да под страхом.

— Бурнус, знаешь ты, что есть женщина? — спросил один из хищников.

— Зачем спрашиваешь?

— Ты скажи, не стесняйся Марфы. Она понимает.

— Не скажет Бурнус.

— Ну, значит, не знает, — решили приискатели. — Ласку бы тебе надо. Мой золото, на него и ласку, и любовь купишь.

— Ну и любовь будет! Вроде тухлой селедки, — вмешалась Марфа.

— Говори, говори, посмотрим, сама не уйдешь ли за денежку.

— Нет, постараюсь даром. На, получай, скажу, и вспоминай Марфу!

Приискатели отдыхали у костра и мирно говорили, не пора ли им бросить прииск. У них не было вина, а новое ожидалось не скоро. Марфа следила за чайником и котлом, где варился ужин. Часовые оставили посты и пришли к огню, искатели осмелели и поговаривали о снятии постов насовсем.

— За целое лето ни одна чужая душа не заглянула к нам. Чего же зря стоять сторожам, пусть моют золото.

— А я неспокоен, боюсь, — признался Корнил.

— Напуган лишку.

— И напуган, и случаи бывали такие: не уйдешь вовремя, пожадничаешь — голого пустят.

— Иди, Корнил, мы останемся.

— Если так, лучше уж всем погибать.

— Зачем погибать? Мы вовсе не собираемся.

— Оно ушел бы я…

— Ну-ну, договаривай.

— Девку вы обидите.

— Бери ее с собой, держать не станем.

— Как, Марфа?..

— Поговорим потом, к нам идет кто-то, я слышу шаги.

— Шутишь, Марфа?

Все встрепенулись.

— Во-он, принимайте гостя!

Из мрака, столпившегося вокруг костра, вышел человек. На ремешке он вел собаку.

— Мир вам! — сказал пришелец.

Искатели схватили ружья и закричали:

— Кто такой? Брось ружье! Дай его сюда!

Пришелец начал было спокойно и неторопливо снимать ружье, но вскочила Марфа и сказала:

— Я его знаю. Он будет нашим гостем.

Искатели молча отложили ружья и раздвинулись, очистили гостю место, а Марфа подбежала к нему, сняла ружье, оленевую сумку и унесла их в шалаш.

Затем она взяла гостя за руку и усадила в общий круг. Искатели не стали спрашивать гостя, кто он, куда и откуда идет. Он сказал сам:

— Я не мою золота, я Охотник. Утром я и мой пес Плутон пойдем дальше.

— Ты можешь не торопиться, — ответил на это предупреждение Корнил Тяни-Беда.

Старик пытливо взглядывал на черноволосого, загорелого пришельца, на его спокойные глаза, в которых бродил какой-то светлый луч. Марфа разливала по чашкам суп, в руках ее была торопливость и неуверенность, а лицо залил румянец, иной, не похожий на отсвет пламени. Старик поймал взгляд девушки, и она сказала ему чуть заметным движением ресниц:

«Он».

Кончился ужин, остатки его отдали Плутону. Искатели долго говорили с Охотником о тайге, о зверях, о песках, не знает ли он таких, где много золота. Охотник не знал, он совершенно не интересовался золотом. Дольше всех говорил с Охотником Корнил Тяни-Беда. Марфа сидела в стороне и слушала, не поднимая лица, боясь встретить взгляд гостя.

«Помнит ли, узнал ли? — думала она. — Забыл либо пошутил тогда. А я…»

— Мне бы помыть это, сегодня я попал в болото, — Охотник показал взглядом на свою грязную обувь.

— Здесь рядом Косьва. Пойдем, проведу, — позвал его дедушка Корнил. — Марфа, идем с нами!

Все трое спустились с угора к реке. Корнил свернул немного в сторону, за деревья и камни, а Охотник подошел к девушке и взял ее руки в свои. Она не оттолкнула его и не вырвала рук, ей было приятно и ново. Ее никогда никто из чужих мужчин не брал за руки так ласково, а всегда грубо хватали либо поталкивали локтем в бок, в грудь, а то дергали за косу.