Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

По крайней мере, заключил Руй Диас, теперь буду знать, на кого я поскачу, уставя копье, когда Фелес затрубит в рог и подаст сигнал к атаке.

Напрягая зрение, он всмотрелся и убедился, что по плавному спуску дороги движется уже хвост колонны. Мавры и в самом деле везли с собой две колымаги, крытые парусиной и запряженные волами. Перед ними шагала цепочка пленных детей и женщин – их вели с непокрытыми головами, в силу того позорного обстоятельства, что они не были мусульманками, – под охраной нескольких конных: те подгоняли их остриями копий и плетьми. Понятно было, что мавры спешили – должно быть, потому, что не знали, сколь велик преследовавший их отряд обоих Альваров, и стремились как можно раньше, не позднее завтрашнего дня, достичь Гуадамьельского брода.

От этой мысли Руй усмехнулся. Спешка убивает, подумал он с удовлетворением. Спешка заставляет забыть про осторожность. Спешка приводит к беспечности, а на войне беспечность оборачивается гибелью. И люди теряют жизнь из-за таких вот пустяков.

Он глубоко вздохнул, чтобы утишить сердцебиение, и просунул левую руку в ремни щита, ослабив тот, что придерживал его на шее. Неприятельский отряд тем временем был уже совсем рядом с чертой, мысленно проведенной им поперек дороги.

Он снова взглянул направо. Его племянник Фелес, напряженно выпрямившись в седле и уже держа в руке рог, выпученными глазами смотрел на него из-под шлема, как смотрят на бога.

Казалось, они стоят в этой дубовой роще уже несколько суток. Но вот наконец прямо перед ними, у воображаемой черты, возникли мавры. Будто всегда тут были. Тогда Руй Диас проворно, держа поводья левой рукой, прикрытой щитом, правой высвободил из петли древко, уложил его на бедро и поперек седла. Он знал, что Фелес Гормас не сводит с него глаз, но не взглянул на него, опасаясь, что тот по неопытности истолкует это как приказ и подаст сигнал раньше времени. Не оборачиваясь, он по звуку понял, что в нескольких шагах позади него, меж деревьев, самые опытные бойцы повторили его движение и тоже взяли копья наперевес и покрепче уселись в галисийских седлах с высокими луками, для того и придуманными, чтобы поддерживать всадника в подобных сшибках.

Руй Диас еще раз глубоко вздохнул, стараясь унять дрожащую пустоту, поднимавшуюся от паха к желудку и сердцу. Ощущение было знакомое и впервые испытанное семнадцать лет назад в битве при Граусе: кастильская кавалерия атаковала арагонскую. В тот день, когда остальные триста воинов стиснули зубы, выставили копья, пришпорили коней и взмолились, чтобы Господь вывел их из этой переделки живыми, он впервые почувствовал это – казалось, что в венах бедер и живота возникает нечто похожее на тот звук, с которым клинок меча скользит по точильному камню, и звук этот порождается потаенным, едва уловимым, необъяснимым словами страхом, – это страх плоти, осознавшей свою уязвимость перед острой сталью, которая вонзится в нее, разрубит, вспорет и отправит на корм червям.

В этот миг он понял: мавры заподозрили, что в дубняке кто-то скрывается. Зазвучали голоса, кто-то стал показывать в сторону рощи, и отряд остановился едва ли не в смятении. Разведчики повернули коней и галопом вернулись к своим.

Время пришло.

Выпрямившись в седле, Руй Диас наконец встретился глазами с Фелесом Гормасом. И тот, без дальнейших приказов, сплюнул в сторону и, поднеся к губам рог, выдул протяжный хриплый звук. Руй Диас в эту самую минуту стиснул шенкелями бока своего коня, двинув его вперед.

«Пошли!» – сказал он себе, безропотно принимая неизбежное. Растворяясь всем своим существом в ощущении того, что бросается на врага и никто уже не встанет между ними.

Опять он дошел до развилки – жить или умирать. Приблизиться к неведомому берегу.

Руй Диас слегка пришпорил коня, переводя его с шага на рысь. Мельком подумал о Химене и дочерях и тотчас забыл о них. Туда, куда он направлялся, они сопровождать его не могли. Это было опасно для него – они отвлекут. Они ослабят. Они обратят его мысли к жизни, которую захочется сохранить любой ценой, а это желание – погибельно для любого воина: оно – главная препона выживанию. Когда-то, перед битвой при Граусе, один ветеран сказал ему: «Главная хитрость в нашем ремесле – признать, что ты уже покойник. Принять это обстоятельство с полным безразличием. И тогда сбросишь камень с души и бремя с плеч, уйдет тревога и будет больше шансов на то, что Господь, любящий поступать наперекор, смилуется над тобой».

Не оборачиваясь, он слышал за спиной стук копыт – сперва медленный, а потом нарастающе частый и громкий. Он знал, что все следуют за ним и оглядываться, чтобы убедиться в этом, – не только не нужно, но и оскорбительно для его воинов. В конце концов, честь отряда складывается из чести каждого его бойца.

Он снова кольнул коня шпорами, подвигался в седле, приноравливаясь к рыси. Все внимание его было обращено туда, где посреди неприятельской колонны рвал поводья всадник на вороном коне, вокруг которого мельтешила свита. Надо было использовать благоприятный момент их первоначального замешательства, смять мавров прежде, чем, опомнившись, они успеют перестроиться для отражения атаки или броситься наутек. И Руй Диас пустил коня в галоп, поплотнее уперся ногами в стремена, крепче сжал ремни щита и под мышкой правой руки – ясеневое древко копья в семь локтей длиной, под наконечником которого пламенел флажок. Быстро оглянувшись, отметил, что слева, отставая на полкорпуса, скачет Педро Бермудес, развевая над собой знамя, а бок о бок с ним – Диего Ордоньес; а справа, в отдалении, вот-вот ударит в хвост вражеской колонны Минайя со своими бойцами.

За спиной у Руя Диаса Фелес Гормас трубил в свой рог так остервенело, словно в буквальном смысле хотел излить через него душу.

Мавры были уже в двадцати шагах, и расстояние сокращалось с каждым махом лошади. Уже можно было различить полускрытые под тюрбанами лица. Одни поворачивали коней, готовясь броситься прочь, другие обнажали клинки, натягивали луки, опускали копья, меж тем как их предводитель упорно пытался выстроить своих людей для отпора. Руй Диас нацелил на него острие копья, управляя лошадью не столько поводьями, сколько шенкелями, чтобы дать больше свободы руке, державшей щит, слегка откинулся в седле, – так можно было хоть отчасти смягчить силу удара при сшибке с противником. Под копытами лошадей содрогалась земля. Пущенная почти наугад стрела прожужжала у виска, чуть задев шлем.

– Сантьяго! – закричал Руй Диас. – Кастилия и Сантьяго!

И по рядам всадников, скакавших следом, непреложный как гром небесный, прокатился боевой клич.

В рукопашной схватке расчеты не действуют. Если началась она, затуманенный разум уступает место чувству и вере в удачу. В ход идут навыки, доведенные до совершенства, и безотчетное стремление убить противника и остаться в живых самому. Бойцы, спаянные повиновением, начинают бой вместе, а потом каждый сражается в одиночку, рассыпая и отражая удары. Каждый наносит раны, каждый страдает от них, каждый остается наедине со своим страхом и со своей доблестью, как учат старинные наставления. Так происходит, пока кипит схватка. И только когда она завершится, ты – если выжил – сможешь поглядеть по сторонам и обрести способность видеть все в совокупности. И понять, победил ты или проиграл.