Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

Подобные мероприятия, кадровые решения и проекты вызвали у местного населения ожесточение и сопротивление. В то же время не следует упускать из виду, что управленческая практика Гурко никогда не имела настолько программного характера, чтобы можно было говорить о продуманной проактивной политике. В отличие, например, от того, что наблюдалось в Прибалтике, где в те же годы проводилась систематическая политика административной унификации, и тем более в отличие от прусской административной практики в Познани – практики, которая представляла собой сознательно направляемую аграрную и демографическую политику, – российское правление эпохи Гурко в Царстве Польском выглядит относительно инертным и ни в коем случае не интервенционистским. Те меры по интеграции региона в империю, которые вынужденно принимались в 1860–1870‐е годы, при этом генерал-губернаторе не получили дальнейшего углубления. Главной целью правления Гурко было обеспечение российского господства, т. е. пассивная политика, ориентированная на поддержание «спокойствия и порядка» и управленческую деятельность в режиме статус-кво.

Такое принципиальное предпочтение, отдаваемое пассивной направленности, даже привело к тому, что Гурко со скептицизмом отнесся и к слишком активной русификации, в частности на удивление резко раскритиковал образовательную политику Апухтина. Она, по словам Гурко, привела к тому, что в государственных школах Царства Польского к польским детям стали относиться прямо-таки враждебно. Их упрекают за польское происхождение, оскорбляют их национальные чувства, их религию презирают, их родному языку отводят место в программе только после иностранных языков – французского и немецкого 231. Гурко прежде всего имел в виду негативные последствия полонофобии, проявляемой школьным руководством и преподавательским составом: приходя домой, отмечал он, дети сообщают об оскорблениях, претерпеваемых в школе, своим родителям, которые и без того не отличаются любовью к русской нации. Такое бессердечное отношение к школьникам, подчеркивал генерал-губернатор, ведет, разумеется, к результату, прямо противоположному тому, какого ожидает от этих учебных заведений правительство: вместо того чтобы воспитывать у ученика любовь к России, его заставляют уже в юности возненавидеть все русское, потому что в свои лучшие годы он познал от русских столько обид и пролил столько горьких слез 232.

Эта резкая критика одновременно показывает, насколько время правления Гурко было пронизано многочисленными противоречиями. Усиленный акцент на русском и православии соседствовал со скептическим отношением к интервенционистской русификации. Кроме того, генерал-губернатор не препятствовал деятельности открытых приверженцев политики сближения: он не только предоставлял простор для деятельности таким людям, как Апухтин, но и терпимо относился к разносторонним проектам президента Варшавы Сократа Старынкевича, а также назначил на влиятельную должность петроковского губернатора Константина Миллера – сторонника пропольской политики уступок. Старынкевич стал, без сомнения, самым популярным царским чиновником в Царстве Польском – благодаря своей дальновидной политике модернизации городской инфраструктуры Варшавы и целенаправленной интеграции представителей местного городского общества в руководящие органы магистрата. Здесь поражает то, что в течение долгого периода своего правления президент города почти не конфликтовал с генерал-губернатором, а наоборот, последний был готов поддерживать проекты Старынкевича в Петербурге 233.

То же самое касается и работы губернатора Миллера, который уже в бытность келецким вице-губернатором и, особенно, губернатором Плоцкой губернии приобрел репутацию чиновника, ищущего диалога с местной общественностью и таким образом продолжающего политику своего политического покровителя, Альбединского, после его смерти. Гурко не только перевел Миллера в 1890 году на ключевую должность во главе Петроковской губернии, но и оказал ему важнейшую поддержку, когда тот в связи с доносом попал под подозрение в злоупотреблении должностными полномочиями 234. Столь же неоднозначная кадровая политика Гурко наблюдалась и при назначении на должность варшавского губернатора – самого важного в крае: если вначале Гурко предельно резко критиковал губернатора Николая Медема – это был близкий знакомый генерал-губернаторов Коцебу и Альбединского и сторонник реформ, начатых последним, – то последующее десятилетие их службы бок о бок прошло в основном бесконфликтно 235.

Несмотря на все эти контрастные и неоднозначные характеристики стиля руководства, отличавшие Гурко, долгое десятилетие его правления вряд ли можно охарактеризовать как период кооперации между царской бюрократией и местным обществом. Даже представителей варшавского позитивизма или консервативных сторонников мирного сосуществования отталкивала грубая манера общения генерал-губернатора. Вряд ли кто-то из них был опечален, когда в 1894 году Гурко был отозван со своего поста новым царем и на специальном поезде отбыл в Петербург.

Николай II, как некогда и его отец, использовал свое восхождение на престол, чтобы осуществить значительные кадровые перестановки в Царстве Польском. Замена Гурко на слывшего умеренным Павла Андреевича Шувалова была лишь одним из важных кадровых решений этих лет, а вторым был перевод Апухтина в 1897 году на другое место службы и назначение либерального профессора математики Валериана Николаевича Лигина попечителем Варшавского учебного округа.

Эти изменения способствовали тому, что на короткое время у польской общественности возникла надежда на «эру перемен» и началось действительно продуктивное сотрудничество части местного общества с царским административным аппаратом. Решающую роль здесь сыграл прежде всего Александр Константинович Багратион-Имеретинский – преемник Шувалова, освобожденного, по состоянию здоровья, от должности генерал-губернатора уже через два года. Хотя сам Имеретинский занимал этот пост только четыре года, на период его правления (1896–1900) все же выпал ряд решений, которые заметно изменили если и не принципиальную структуру, то стиль имперского господства в Привислинском крае 236.

Имеретинский был грузинским князем и генералом царской армии, свой первый опыт службы в польских провинциях он приобрел еще во время разгрома Январского восстания. Подобно Гурко и Альбединскому, Имеретинский тоже получил воспитание в Пажеском корпусе, затем обучался в Николаевской академии Генерального штаба, а в 1850‐е годы участвовал в военных действиях на Кавказе. Во время подавления польского восстания 1863 года он завоевал доверие наместника Берга, который в 1867 году добился его назначения начальником штаба войск в Варшаве. В 1873 году Имеретинский стал начальником штаба всего Варшавского военного округа. Таким образом, он более десяти лет из своей военной карьеры провел в неспокойных краях на Висле. Во время Русско-турецкой войны, в 1877 году, Имеретинский участвовал в осаде Плевны. Наконец, в 1881 году Александр III назначил его главным военным прокурором и начальником Главного военно-судного управления, на каковых постах Имеретинский и прослужил до 1891 года. В 1892‐м император сделал его членом Государственного совета. В 1896 году состоялось назначение князя на пост варшавского генерал-губернатора.