Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

Этому не противоречил тот факт, что верховные царские представители в Привислинском крае неизменно заявляли о себе как о защитниках «русского дела». Данным понятием, в отличие от понятия «обрусение», обозначалось в имперском чиновничьем дискурсе нечто положительное. Ни один генерал-губернатор в Царстве Польском не уставал подчеркивать, что нужно защищать русское дело на западной периферии империи. Неудивительно, что именно в этом особенно ярко заявил о себе Гурко, который уже вскоре после вступления в должность провозгласил, что в своей деятельности руководствуется «глубоким чувством долга и беззаветной преданностью русскому делу» 291. Но и более реформаторски настроенные генерал-губернаторы не оставляли сомнений в том, что служение «русскому делу» является основным содержанием их миссии 292. Например, Имеретинский объявил своей задачей привлечение «истинных пионеров русского дела на окраинах государства» 293.

Тем самым генерал-губернаторы, однако, отнюдь не заявляли о себе как о поборниках узко понимаемого этнического национализма. Высшие чиновники, хотя и говорили иногда о русских как о «господствующей народности», имеющей право на приоритет 294, под «русским делом» все же подразумевали скорее вопросы имперской государственности, нежели этнически русское содержание этого понятия. «Русское дело» выступало синонимом «русской власти» или «русской государственности» как власти правительства на местах 295.

Понятие «русская власть», таким образом, описывало имперское владычество Петербурга и не подразумевало этнизацию империи и ее центрального правительства. Напротив, скептицизм по отношению к распространявшемуся в то время национально-этническому мышлению был очень велик. Форсирование различий между национальностями не входило в политическую повестку дня государственных чиновников, как и усиление этнического элемента в политике вообще. Те «русские интересы» и «русское дело», которым высшие чиновники обязались служить, – это были этнически нейтральные интересы столичных властей на западной периферии империи. Генерал-губернаторы считали себя представителями империи и посланниками царя, а не уполномоченными агентами русского этноса 296. Когда Гурко действительно имел в виду этнически или конфессионально определенный «русский народ», то использовал тонкую, но показательную дифференциацию понятий и писал о «русском народном деле» 297.

В принципе имперские чиновники всё и вся соотносили с интересами государства, и в начале XX столетия эта их склонность стала подвергаться критике со стороны тех представителей общественного мнения, которые выступали в качестве поборников «русского дела» именно в узконациональном понимании. В публичной сфере, находившейся под все более сильным влиянием русских националистов, наднациональные позиция и самопонимание представителей имперского государства в Царстве Польском превратились в проблему. Так, в 1905 году националистическая организация «Русское общество в городе Варшаве» весьма уверенно выступила перед генерал-губернатором с категорическим требованием защищать «национальные и культурные интересы русского народа» в Привислинском крае. При взгляде с таких позиций «укрепление российской государственности в крае» означало уже прежде всего «борьбу на благо России и ее великого народа» 298. Таким образом, Россия сводилась к русским, как и было заявлено в партийной программе Русского общества. Согласно ей, русская государственность должна была обеспечить то, чтобы национальные интересы русских как носителей этой идеи на всей территории империи выступали «руководящими началами». Авторы программы постулировали радикальное превращение империи в национальное государство, и это имело мало общего с тем пониманием «русского дела», которое было характерно для высшего чиновничества XIX века 299.

Такие националистические активисты в Варшаве пользовались в годы пребывания Петра Столыпина на посту премьер-министра полной поддержкой со стороны центра. В условиях прогрессирующей этнизации власти те должностные лица, которые не соглашались принять это мировоззрение, подвергались все более резкой критике. Теперь старый топос «русского дела» стал использоваться против чиновников не «русского происхождения». Если прежде и для таких генерал-губернаторов, как немец Коцебу или грузин Имеретинский, защита «русского дела» была чем-то само собой разумеющимся, поскольку представляла собой этатистскую, а не этническую категорию, то после 1900 года неруcские чиновники, такие как Скалон или Миллер, стали мишенями националистических нападок.

Например, в 1908 году в доносе, поступившем к министру внутренних дел, Скалона обличали в измене «русскому делу» в Привислинском крае. Авторы, назвавшие себя «русскими из Варшавы», обвиняли генерал-губернатора в неспособности «поднять русское имя» и надлежащим образом защитить «национальные интересы на Висле». Вместо этого, писали они, Царство Польское оказалось «прочно в руках врагов России» 300. Хотя текст доноса не оставлял сомнений, что под этими «врагами России» подразумевались прежде всего поляки, в нем содержался и намек на то, что невыполнение Скалоном своего долга связано с его нерусским происхождением. А всякого, кто готов бороться за «русское дело», говорилось далее в тексте, в крае клеймят как «обрусителя», поэтому положение «русского общества» в Царстве Польском отчаянное. Авторы обращаются к министру с просьбой принять к сердцу «гибнущее русское дело в Польше» и отменить предпринятые скалоновской администрацией «беззастенчивые меры» против тех многочисленных мелких чиновников, которые не считают, что можно «уступать занятые русскими в крае позиции врагам России» 301.

Подобные же обвинения в «измене русскому делу» выдвигались и против губернатора Петроковской губернии, Константина Миллера 302. Ему поставили в вину не только его немецкое происхождение, но и то, что, как утверждалось в одном доносе, он целенаправленно наносит «вред русскому делу», поскольку женат на католичке. О том, что теперь подобную критику решались высказывать отнюдь не только в анонимных доносах, свидетельствует и отчет о ревизии сенатора Нейдгарта 1910 года. Сенатор, по крайней мере косвенно, обвинил Скалона в пренебрежении интересами «русского дела» в крае. Тот факт, что Нейдгарт подчеркивал прежде всего упущения генерал-губернатора при строительстве Русского народного дома в Варшаве, показывает, в какой высокой степени он усвоил аргументацию местных русских националистов. Это строительство представляло собой центральный проект, который националистическое Русское общество в Варшаве уже несколько лет энергично, но безуспешно пыталось продвигать 303. Таким образом, Нейдгарт поддержал главное требование националистов – чтобы местная административная политика была направлена в первую очередь на поддержку русских, – и содержание понятия «русское дело» в его отчете о ревизии получило ту самую этническую окраску, которую придавали ему представители этого лагеря 304. Впрочем, о том, чтобы в отчете сенатора о ревизии открыто ставить в вину Скалону то, что он немец, в 1910 году еще не могло быть и речи, хотя откровенно антипольские и антиеврейские тирады, направленные против многих варшавских предпринимателей, и могли содержаться в тексте. Однако, как свидетельствуют записки Алексея Брусилова, в восприятии современников, все более чувствительных к национальному вопросу, еще за несколько лет до войны с Германской империей этническая принадлежность варшавского генерал-губернатора уже выглядела проблемой. Когда в 1911 году в качестве помощника командующего войсками Варшавского округа Брусилов был командирован в Варшаву, он критически писал, что Скалон окружил себя немецкими группировками, которые монополизировали высшие посты в местной администрации 305.