Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

Только к концу XIX века восприятие литовских католиков как самостоятельной «народности» и отдельной национальности стало завоевывать себе место и в мышлении царских чиновников, которые все больше и больше осознавали, какие возможности административной и политической деятельности открываются перед ними благодаря внутрикатолическому конфликту. Хотя концепция «разделяй и властвуй» так никогда и не стала последовательно проводимой частью программы имперских властей в Привислинском крае, все же конфессиональная парадигма постепенно размывалась 373. Однако она продолжала существовать еще и в начале XX века в таких своеобразных концептуальных конструкциях, как, например, классификация, в которой в качестве отдельного «вероисповедания» числилось «литовское»: в 1908 году анонимный автор одного полемического памфлета, очевидно, счел, что убедительно описать литовцев как не-поляков можно только путем придания им еще и самостоятельной конфессии 374.

Схожие проблемы возникали и при описании чиновниками других непольских католиков. Из-за господства конфессионального мировоззрения пространство, в котором власти могли действовать, значительно ограничивалось. Так, в 1880‐е годы потерпели неудачу попытки дифференцировать (бело)русских католиков по национальным критериям и перенести их в другую графу, основываясь на этнолингвистических признаках. Этот проект, за который выступали, в частности, Михаил Катков и виленский генерал-губернатор Иван Каханов, а также варшавский профессор Платон Кулаковский, при обсуждении в государственном аппарате не смог преодолеть барьер традиционного мышления, характерного для большинства правительственных деятелей: в их глазах национальная и религиозная общности совпадали. Идея, что может быть русский католик, в большинстве голов еще не укладывалась. Такое понимание национальности не соответствовало и самопониманию населения, которое определяло себя в первую очередь через конфессиональную принадлежность 375.

Последнее обстоятельство указывает на то, как широко было влияние конфессиональной парадигмы на интерпретацию мира жителями Российской империи. Религиозные дифференцирующие категории опирались на широкий общественный консенсус. Профессора Императорского Варшавского университета, участвовавшие в создании статистических сводок и справочников, энциклопедий и карт, описывали и классифицировали страну и людей, используя конфессиональный подход 376. Те немногие исследования по польской истории, издание которых дозволили царские цензоры в Варшаве, были посвящены польской церковной истории, и это подавалось как нечто само собой разумеющееся. Пожалуй, ни один путеводитель по Царству Польскому не обходился без информации о конфессиональных группах и их культовых постройках; в антипольских полемических выступлениях в ходе дебатов по «польскому вопросу» то и дело встречались указания на агрессивную религиозную пропаганду, характерную для католицизма поляков 377. В мемуарах чиновников о годах службы в Привислинском крае опыт конфессионального единства фигурировал в качестве наиболее интенсивного переживания общности 378. Религия, вероисповедание были основными категориями, по которым упорядочивались самые разные своды знаний и принимались решения в самых разных сферах жизни.

В том, как подданные Российской империи, жившие в Царстве Польском, конструировали собственную идентичность, тоже постоянно сказывалась политика правительства, дифференцирующая и дискриминирующая людей по конфессиональному признаку. Так, топос «поляк-католик» господствовал и в представлениях самих поляков о «польскости» – в той же мере, как и в мышлении имперских чиновников. Это сочетание веры, национальной идентичности и связанного с ними представления об Отечестве оказывало формирующее влияние на сознание людей в самых разных социальных слоях. Например, в галицких деревнях именно католическая конфессия, ее ритуалы и праздники способствовали возникновению национальной идентичности в среде крестьянства 379.

По мере того как национальный аспект в восприятии социальных групп получал все большее значение, религиозный аспект коллективного самоописания никоим образом не исчезал. Напротив, именно те активисты национального движения, которые сильнее всего интересовались темой уникального польского «национального характера», ставили конфессиональную составляющую собственной национальности в центр конструкции идентичности. Предметом их забот было то, что католический историософ и открытый антисемит Феликс Конечный впоследствии сформулировал так: «Польша либо будет католической, либо ее не будет вовсе. […] Судьба церкви в Польше связана с судьбой этой цивилизации» 380. Национал-демократы, последователи Романа Дмовского, выступали с конца XIX века в качестве наиболее рьяных поборников такого дискурса, в котором некатолики – а значит, в первую очередь евреи – из польской общности исключались 381. С другой стороны, сосредоточенность внимания на конфессиональном признаке привела к тому, что многие поляки долгое время отказывались признать и принять существование отдельной литовской национальности. «Литовское» понималось здесь – в традиции Адама Мицкевича – как региональный колорит в рамках католическо-польской идентичности, а Вильнюс был, конечно, Вильно – исконно польский город. И только на рубеже столетий «самостоятельное существование новых элементов, которые до недавнего времени были всего лишь этнографическим материалом (прежде всего литовцы)», было воспринято и принято как факт 382.

Но вовсе не одна только антисемитская эндеция выступала за конфессиональную сегрегацию общества. Как далеко зашло замыкание конфессиональных общностей, стало ясно как раз после 1906 года, когда новые российские законы открыли возможность для большей общественной самоорганизации во многих областях. Возникшие в огромном числе ассоциации и объединения были в Царстве Польском почти полностью моноконфессиональными. Параллельно существующие католические, православные и иудейские организации одного и того же типа были здесь не исключением, а правилом 383. Едва ли можно найти более наглядное проявление господства конфессиональной парадигмы, отводившей религиозной принадлежности главное место в иерархии социальных идентифицирующих признаков.

Этот взгляд на мир, при котором человек определял себя и других через конфессию, несомненно, способствовал той политизации религии, которая была характерна для Царства Польского после Январского восстания 1863 года. Религия не могла не стать в этом силовом поле одним из центральных предметов конфликта, а также важнейшим опосредующим механизмом, при помощи которого формулировались, согласовывались и изменялись правила человеческого общежития 384. Это породило множество конфликтов в повседневной жизни на местном уровне. Так, один ксендз в Келецкой губернии отказался крестить ребенка, поскольку крестная мать была замужем за православным 385. В том же году в Варшавской губернии разгорелся скандал между православным священником и польским уездным начальником, потому что последний устроил шумные работы по уборке улицы перед православной церковью во время богослужения. А ученики одного из реальных училищ в Варшавской губернии, протестуя против государственной школьной политики, критиковали прежде всего неравенство в статусе католических и православных праздников. Они бойкотировали послеобеденные уроки в день католического праздника, обосновывая это тем, что в праздничные дни православного церковного календаря занятия вообще не проводятся 386.