Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

Именно в условиях такого смешения политической и религиозной сфер имела смысл и та акция, которая описана в начале книги, – когда в 1913 году представители польской общественности призвали к бойкоту торжеств по случаю открытия третьего моста через Вислу, потому что мост должен был освящать православный священник. Здесь спор о том, кто же на самом деле является движущей силой модернизации Варшавы и может обосновывать этой ролью претензии на доминирование, получил конфессиональную окраску 387. Даже в канун Первой мировой войны русско-польский конфликт все еще выражался прежде всего в религиозных формах. В первые десятилетия XX века католические церкви достаточно часто использовались в качестве мест, где можно было вслух высказать протест против имперского режима. Отмена католических богослужений в дни православных праздников, несовершение заздравных и поминальных месс в дни тезоименитства царей и в годовщины их смерти, прихожане костелов, демонстративно не встающие при звуках гимна «Боже, Царя храни!» – все такие символические акты неповиновения, имевшие место в католических храмах, власти очень внимательно регистрировали и видели в них подтверждение правильности своей картины мира, в которой католицизм играл роль главной угрозы 388.

Тем самым конфессиональная парадигма влияла и на самоописание имперской элиты, служившей царю в Привислинском крае: религия – т. е. православие – была для нее важнейшей связующей силой. Высший слой административных чиновников в Варшаве был очень пестрым по национальному составу, но почти все они, за несколькими исключениями, принадлежали к православному вероисповеданию: из семидесяти четырех генерал-губернаторов и губернаторов, служивших в Царстве Польском с 1863 по 1915 год, только пятеро были лютеранами, остальные же, даже нерусские наместники, генерал-губернаторы или губернаторы (зачастую остзейские немцы), были православными 389. Полякам в Привислинском крае, если они оставались верны католицизму, доступ к высшим должностям был закрыт. Этот конфессиональный критерий отбора в бюрократическом аппарате оставался неизменным: за пять с лишним десятилетий только один католик сумел дослужиться до вице-губернатора.

Конфессиональная дискриминация привела к тому, что даже религиозная принадлежность жены чиновника имела значение для его карьеры. В чиновничьей среде смешанные православно-католические браки были довольно частым явлением, так как молодые русские чиновники нередко прибывали на службу в Польшу еще холостыми и женились уже там, а незамужних православных женщин в крае найти было очень трудно. Но супруга, придерживающаяся католической веры, могла стать препятствием для получения чиновником протекции в продвижении по служебной лестнице и тем самым затруднить карьерный рост своего мужа 390. В особо ответственных отделах имперского административного аппарата вероисповедание жены тщательно регистрировалось в личном деле служащего, и среди жен высших офицеров Варшавского дивизиона жандармов ни одной католички обнаружить не удалось 391.

Православие высших государственных чиновников регулярно демонстрировалось публично. При вступлении в должность каждый новый губернатор посещал местный православный храм – еще до того, как осматривал свою резиденцию и служебные помещения, и до того, как начинал давать аудиенции представителям верхушки местного общества. Разумеется, не было ни одного важного религиозного праздника в богатом на праздники православном церковном календаре, который не справлялся бы при демонстративном участии высших должностных лиц в богослужении, общей молитве или крестном ходе. Важность этих проявлений правоверия подчеркивается тем фактом, что даже лютеранин Скалон участвовал в публичных православных ритуалах 392.

Эти символические действия указывают на то, что общественное пространство было одной из важнейших сфер, в которых осуществлялись репрезентации религиозности, а также происходила конфессионально окрашенная политическая коммуникация. Ведь в эпоху репрезентаций главное заключалось в том, чтобы делать свои претензии на гегемонию публичными и визуально обозначать иерархии. Поэтому православному чиновничеству было необходимо сделать свое собственное вероисповедание видимым и слышимым в Варшаве и всем Привислинском крае, где преобладали католики и иудеи. Публичное пространство предоставляло множество возможностей для демонстрации неравенства сил между вероисповеданиями и – тем самым – для обеспечения политического доминирования. Так, Александр III, бывший в Варшаве в 1884 году, посредством многочисленных посещений православных церквей и молитв в них подчеркнул привилегированное положение православия в крае. И во время поездки Николая II в Варшаву в 1897 году конфессиональный компонент стал одним из самых главных в драматургии монаршего визита. Заутреня, встречи с церковными сановниками и православными школьниками, посещения храмов, богаделен и образовательных учреждений – вся программа пребывания Николая II репрезентировала гармонию самодержавия и православия. Но одновременно эта демонстративная симфония означала и понижение статуса других исповеданий. Так, церемониальный распорядок царского визита отводил католическому епископу место рангом ниже, чем православному, который первым из духовных сановников приветствовал монарха по прибытии в город 393.

Насколько далеко зашла конфессионализация политики, лучше всего показывает спор о православных культовых постройках. Сами должностные лица в Царстве Польском подчеркивали политическое значение строительства новых храмов. Православные церкви рассматривались как оплоты в борьбе против агрессивного католического окружения, и возведение их официально входило в компетенцию государственных органов. Церкви повсюду на западных перифериях империи были важнейшим средством репрезентации конфессионального и – тем самым – политического господства. Поэтому они активно строились в таких городах, как Вильна, Ковно, Рига, Ревель, Гельсингфорс, Лодзь и Варшава. Это была попытка символической интеграции данных территорий и визуализация притязаний Петербурга на власть в приграничных районах 394.

Среди всех строительных проектов такого рода особое место занимал Александро-Невский собор в Варшаве: этот православный храм в столице Царства Польского далеко опережал по величине и помпезности все культовые сооружения на периферии Российской империи. Он же был самым дорогим, и на его строительство потребовалось почти двадцать лет (1894–1912). Но прежде всего эта церковь была одной из тех, что вызвали самые большие споры во всей империи. Даже выбор места и архитектурного стиля для собора Святого Александра Невского уже был демонстрацией власти и одновременно провокацией для местного польского общества. Здание, спроектированное Леонтием Бенуа, возвели в самом сердце Варшавы, на Саксонской площади – одной из главных площадей города. Оно не только затмевало своими размерами все вокруг, но и стилистически резко выделялось на фоне окружающей застройки. Золотые купола, декор фасада, напоминавший восточные мотивы, и колокольня высотой более 70 метров представляли собой демонстративный, выраженный архитектурными средствами захват земли иностранными завоевателями 395.