Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

Одиль снова спасла меня.

Фройд, Монтана, 1983 год

Я снова провела день своего рождения в одиночестве, со скучными передачами по телевизору, потому что Бак и Марк любили спорт. Я помнила, как мы втроем смотрели телевизор, сидя на диване, как Бак выключал звук: «Чертова реклама, там все равно ничего хорошего не скажут!» И я могла слушать Баха на стереопроигрывателе.

Возможно, я слишком углублялась в прошлое. Это легко, когда так много приятных воспоминаний. Я смаковала брачную ночь с Баком, меня почему-то удивляло, что я снова нахожу наслаждение. «Любовь подобна морю. Оно движется, но при любых обстоятельствах оно принимает очертания берега, с которым встречается, и оно разное у разных берегов». 813, «Их глаза видели Бога».

Конечно, это было время испытаний. Знакомство с родителями Бака в их доме казалось мне договором на их условиях.

– Ма, па, вот тот сюрприз, о котором я вам сообщал. Это моя малышка Одиль, – горделиво сообщил Бак, прижимая меня к себе.

– Рада познакомиться с вами, – сказала я, произнося слова отчетливо, как это делала графиня.

– Значит, обручился? – спросил его отец.

– Скорее, подвергся Божьему испытанию, – поправила его мать.

– Подвергся испытанию и женился во Франции, – усмехнулся Бак.

Его отец осторожно присмотрелся ко мне. Рассеянная улыбка его матери превратилась в недовольную гримасу.

– Как ты мог жениться, если нас там не было? – спросила она.

– А как же Дженни? – спросил мистер Густафсон.

– Она нам как дочь, – сообщила миссис Густафсон. – Пока ты… пока тебя не было, мы все праздники проводили вместе.

Не было? Бак не на курорт отправлялся в Европу, он там воевал.

– Все считали, что вы с Дженни понимаете друг друга, – продолжила миссис Густафсон.

Я посмотрела на Бака.

– Она была моей школьной подружкой, – объяснил он мне. – Но я не просил ее дожидаться меня. И я уже не ребенок. Война… Ей никогда не понять этого так, как понимаешь ты. Ты единственная, кто это знает.

Это было правдой, мы с Баком прошли через войну, а его мать даже не трудилась произнести это слово. Но время шло, и мы с ним обрели многое: дом, и сына, и счастье.

Его родители так и не приняли меня по-настоящему, зато отец Мелони был ко мне добр. Он взял меня на работу церковным секретарем, и я наслаждалась, составляя информационные бюллетени и собирая в вестибюле маленькую библиотеку. Местным понадобилось время, чтобы простить меня за «похищение» Бака у его подружки по старшей школе, но чем язвительнее были горожане, тем нежнее становился Бак. Когда я показала ему фотографию двора Американской библиотеки в Париже, он устроил целый бордюр из петуний, как там. Через своих армейских друзей на Востоке он находил книги на французском, и на моих полках появились романы профессора Коэн, изданные в Египте после войны. Хотя та рукопись, которую она доверила мне, так и не была опубликована, мне нравилось думать, что она находится в безопасности в библиотеке. Бак никогда не жаловался на дороговизну моей подписки на парижское издание «Геральд», никогда не упоминал о том, что новости приходят с опозданием на неделю.

– Одним женщинам хочется иметь драгоценности, а тебе хочется иметь бумажки, – говорил он. – Я это знал, когда женился на тебе.

Я прочитывала каждую колонку новостей Американской библиотеки и так узнала, что мисс Ридер снова получила работу в Библиотеке Конгресса, мисс Уэдд освободили из лагеря для интернированных и она вернулась в нашу библиотеку, Битси стала заместителем директора, графиня опубликовала свои мемуары, Борис ушел на пенсию. Было приятно знать, что библиотека по-прежнему существует и функционирует. Год за годом я узнавала, как мой отец дает интервью по поводу роста потребления наркотиков в городе, а Маргарет налаживает свое дело. Я скучала по ним, особенно по Маргарет.

А теперь я бродила по дому как призрак, которому некого преследовать. Я ела в одиночестве. Спала одна. Меня уже тошнило от одиночества. В кладовке я смотрела на свою шкатулку, где хранила письма, которые не смогла тогда сжечь. Я совершала ошибки. Я училась, но всегда недостаточно быстро. Если бы моя жизнь была книгой, состоящей из глав одновременно и скучных, и волнующих, горестных и забавных, трагических и романтических, то пришла пора подумать о последней странице. Я была одинока. Если бы только моя история могла на этом закончиться. Если бы только я набралась храбрости захлопнуть эту книгу раз и навсегда…

Винтовка Бака стояла в углу. Пыль скопилась на прицеле. Я гадала, заряжена ли она. Насколько я знаю Бака, должна быть заряжена. Ты была пистолетом, а Поль – спусковым крючком. Нет, Маргарет не так сказала. Поль был пистолетом, но на спусковой крючок нажала ты. Ты нажала на спусковой крючок. Возьми винтовку и нажми на него. Я взяла оружие.

Кто-то позвонил в дверь. Мне было плевать. Звонок повторился. Мой палец подкрался к спусковому крючку. Кто-то вошел в дом и окликнул:

– Эй, привет!

Я узнала этот голос. Девочка, которая жила по соседству. Я поставила винтовку на место.

– Есть кто-нибудь дома?

Слегка ошарашенная, я вышла в гостиную.

– Я пишу сочинение о вас. Ну, то есть о вашей стране, – сообщила девочка. – Может, вы могли бы ответить мне на несколько вопросов?

Странно было видеть кого-то в моей гостиной.

– У вас тут целая библиотека… – добавила она.

В последний раз чужие были здесь четыре года назад, когда выносили тело Бака.

Девочка повернулась, чтобы уйти.

– Когда? – спросила я.

Девочка оглянулась:

– А можно прямо сейчас?

Похоже на то, что жизнь сама предлагала мне эпилог.

Фройд, Монтана, май 1988 года

– Колледж станет новой главой в твоей жизни, – сказала мне Одиль, когда мы выходили на улицу после мессы. – И только ты сама можешь сделать ее интересной и волнующей.

Так и должно было стать. Меня приняли в Колумбийский университет, Мэри Луиза поступила в Нью-Йоркский институт искусств. Слава богу, потому что я и вообразить себе не могла жизни без нее. Кит отправлялся в технический колледж в Бьютте, но обещал ей писать. Робби оставался дома. Тиффани собиралась куда-то на северо-запад, а может, на северо-восток. Я вдруг ощутила неожиданную тоску по одноклассникам, даже по тем, которые мне не нравились.

В зале каждый стол специально украсили корзинками с букетами цветов старшего класса, красными и белыми. У кофейного автомата мужчины рассуждали о коварном президенте Рейгане, о московском саммите. Женщины стояли в очереди за пирожными.

– Вы, должно быть, гордитесь Лили, – сказала миссис Иверс Одиль.

– Полагаю, она уедет в колледж и вернется куда умнее всех нас, – заметила старая миссис Мердок.