Назир Сафаров - Гроза

Солнце уже склонялось к закату, был час третьего намаза. Из глубины степных просторов дул слабый, очень теплый, весенний, пахнущий молодой травой, ветерок. Юноша взбежал на холм и бросился на свежую густую траву.

То ли время летело незаметно для бедного Хатама, то ли вообще быстро смеркается в нуратинской степи, но вот уже загустела небесная синева, вот уж, словно черной завесой, подернулось небо и загорелись над степью бесчисленные яркие звезды. Правду ли говорят преданья, будто для каждого человека загорается в небе своя звезда? Она падает, когда жизненный путь человека окончен. Если увидишь падающую звездочку, значит, где-то в это мгновенье умер человек. «Давным-давно, — думал Хатам, лежа среди теплой весенней степи, — просверкала на небосводе и угасла, прочертив огненный свет, звездочка моей сестренки Хумор. А где же моя звезда? Наверное, вон та, самая тусклая и маленькая. А где звезда Турсунташ? Ведь звезды бывают, оказывается, счастливые и несчастливые. Так и говорят про человека, что он родился под счастливой звездой. Вон та, едва мерцающая звездочка, готовая померкнуть в любое мгновение, звездочка, светящаяся рядом с моей, — может быть, это и есть звездочка Турсунташ? А вон те, яркие звезды? Не может же быть такой несправедливости, чтобы, например, Додхудаю досталась яркая звезда? Пусть это будет лучше звезды моего Ходжи-бобо или Джаббаркула-ата. Или Карима-каменотеса».

Хатам вспомнил, глядя, на звездное небо, сказку о созвездии «Золотой кол», которую рассказывала ему Рисолат-буви. Семь звезд около «Золотого кола» это семеро разбойников. Каждую ночь они пытаются украсть сказочного коня, привязанного к золотому колу. Подкрадываются, приближаются, окружают. Но как только протягивают руки, тотчас светает, встает заря, наступает сияющее утро и семеро разбойников исчезают до следующей ночи.

«Не так ли получается и со мной, — думал Хатам, — только я протягиваю руки к Турсунташ, как она уплывает от моих рук…»

Вдруг послышался стук подков двух всадников и вскоре показались в стороне на фоне еще не совсем темного неба их силуэты. Всадники разговаривали и смеялись. Один голос принадлежал Сахибу-саркору, а другой табибу.

— Ну и хороша же она, белоснежная и нежная Турсунташ… — сказал один.

— Но как же будет дальше? Если Додхудай не сумеет воспользоваться таким цветком и сорвать его, неужели цветочек завянет понапрасну?

— Свои люди, сочтемся, — ответил Сахиб-саркор. — Никогда еще не бывало, чтобы яркая бусинка осталась валяться на земле. Оба захохотали.

У Хатама от возмущения, злости и бессилия потемнело в глазах. Между тем, всадники скрылись за вершиной холма.

«Сахиб-саркор сегодня уже не вернется к Додхудаю, — промелькнуло в мыслях у Хатама. — Свое дело он сделал, куда ему торопиться. За целостность новоиспеченной жены он, конечно, не беспокоится».

На мгновенье Хатам представил себе Турсунташ в одной постели с калекой и взвыл от боли. Один голос ему кричал, что этого не может быть, Турсунташ не допустит… «А вдруг», — говорил другой голос. «А сам я что же делаю в такой час? Валяюсь в степи и гляжу на звезды».

Юноша вскочил и чуть не бегом пустился к дому Додхудая.

После обряда бракосочетания распоряжаться Турсунташ было поручено бабушке Халпашше.

«Расторопная девушка. Если она не сгодится моему сыну Додхудаю как жена, то уж в домашнем-то хозяйстве пригодится ведь, — думала старуха. — Свыкнется. Да и куда же она денется? Вот сама я ведь какая — ни днем, ни ночью нет покоя — самая что ни на есть служанка… Что я видела хорошего, родившись на свет? Вот уже и жизнь кончается. Одной ногой на дороге, другой — в могиле. Лишь бы бог уготовил теперь хорошую жизнь мне на том свете. Жалко Додхудая. Он не больной и не здоровый. Что-то среднее. Он нуждается в уходе как в воде. Слава богу, вот уже и цели добился. Лишь бы до конца все было так же хорошо, больше ничего и не желаю».

Прочитав последний, пятый намаз, старуха вошла в комнату Додхудая.

— Гость твой остался доволен, сынок? Как ты сам, рад? — спросила она, присев на корточки на овчине. — Если дело к выздоровлению больного, то, оказывается, табиб сам входит в дверь. Разве прибыл бы великий хаким в твой дом, пробираясь через горы и степи? Да, вот проклятая моя память, ну, поздравляю теперь с красивой женой!

— И вас поздравляю со снохой, мать, — сказал жених, расплываясь в улыбке.

— Спасибо, спасибо, сынок, благодарение богу, ведь и для меня в жизни нашелся, оказывается, день, когда я стала свекровью — заимела свою сноху. Теперь, надеюсь, бог не пожалеет и малюток для нас, сынок… Вскоре, даст бог, ты будешь отцом, а я в старости лет буду иметь внуков. Не надеется лишь шайтан, я сильно надеюсь на бога.

— Пусть исполнятся ваши мечты и надежды, матушка. Ну, быстрее, не тяните, уберите со стола, наведите порядок!..

— Сейчас, сейчас, быть мне жертвой твоей, деточка.

— Мать!

— Да, деточка!

Додхудай сказал «мать», но почему-то замолчал, не мог вымолвить дальше ни слова. Старуха с подносом в руках стояла, ждала, что скажет сын. Желая услышать от Додхудая какую-нибудь добрую весть, она поторопила его:

— Да, что это ты замолчал, сынок?.. Говори, не томя мое сердце…

— Почему же томится твое сердце? В такой радостный день?!

Старуха повеселела и засияла:

— Чтоб бог никогда не лишал нас радости, сынок. Говори, я вижу, что ты хочешь сказать. Ты теперь не юнец, а взрослый йигит. Если бы пораньше ты женился, то к нынешнему времени уже имел бы трех-четырех детей.

— Ох и говоришь ты много, мать! Если ты знаешь, что я хочу сказать, то возьми да и скажи сама! Но нет, ведь ты не гадалка и не знаешь, что у меня в голове, хе-хе!

— Если даст бог узнать, то и узнаю. Вот на кончике языка у меня держится словечко, сказать ли?

— Говори скорее, — сказал, слегка раздражаясь, Додхудай.

— Моя сноха…

— Сноха? — повторил удивленно Додхудай.

— Потерпи, слушай меня! Моя сноха Турсунташ готова. Ну-ка давай подарок на поглядение невесты!

— Да ну?! — произнес, жеманно прищурившись, Додхудай.

— Что за «ну»… Я показывала, как делать, а она сама, невеста твоя, украшала-убирала твою комнату. Все, что имелось у меня, развесили. Лучшими вещами из твоего сундука украсили комнату твоей невесты.

— Да ну?! — сказал Додхудай, улыбаясь, вне себя от радости.

— Да вот увидишь, удивишься, когда зайдешь в комнату. Когда твой покойный отец женился на мне, в которую я пришла невестой, даже в брачную ночь не была убрана в таком достатке. Так поступил твой отец, боясь проклятой моей соперницы Кимматпашши. Ну-ка, давай быстрее.

— Что велишь делать? Что мне делать теперь?

— Ты готов?

— К чему?

— Время уже позднее. Все готово.