Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Внимание, которое немцы уделяли уважительному отношению к исламу, было вызвано прежде всего тактическими соображениями. Однако боевые действия задавали определенные ограничения. Население Северной Африки сильно страдало от войны. Конфликт привел к массовым разрушениям, особенно в прибрежных районах Киренаики: деревни и города бомбили, мечети и священные места разрушали (фото 3.6). Население на передовой страдало от дефицита продовольствия и воды. Более того, отношение немцев к мусульманам на передовой часто не соответствовало стандартам, установленным в учебниках, или принципам, о которых кричала пропаганда. Об этом известно из отчетов, поступавших из прифронтовых районов. Авторы документов жалуются на «довольно бестактное» поведение немецких войск по отношению к мирному населению и их неспособность понять мусульман и их «религиозную и культурную среду», которая должна рассматриваться как «значимый фактор» в военных действиях [646].

Хорошее представление об отношении обычных немецких солдат к мусульманам Магриба дает меморандум от марта 1942 года, написанный Ахмедом Бийу. Этот человек был выходцем из Северной Африки, жил во Франции, работал на немцев и своим меморандумом пытался привлечь внимание к проблемам, с которыми североафриканские военнопленные ежедневно сталкивались, общаясь с охранниками вермахта [647]. Мусульмане понимали, что «настоящие мысли и чувства немцев, похоже, противоречат заявлениям и радиопередачам германских правительственных учреждений». «Везде,– утверждал Бийу,– нас называют „цветными“ или даже „черными“; почти каждый немецкий солдат дает нам понять, что считает нас одной из самых презренных рас мира. Нередко можно услышать даже такие выражения, как „еврей“, „ниггер“, „черные мерзавцы“ и т. д.». Говоря о религии, Бийу жаловался, что магометан отталкивает употребление алкоголя немецкими солдатами в лагерях. Чтобы подкрепить свой тезис, Бийу ссылался на общую политику Германии в отношении ислама: если Берлин по-прежнему хочет придерживаться своего «манифеста о дружбе с исламом», обнародованного ранее, важно гарантировать, чтобы немецкие офицеры уважали мусульман при личном контакте [648]. Вермахт воспринял меморандум со всей серьезностью [649]. Такие жалобы не кажутся неожиданными, учитывая тот факт, что североафриканские мусульмане (наряду с жителями тропической Африки) регулярно выступали объектом ненависти со стороны правой пропаганды в Германии с момента оккупации Францией Рейнской области в 1923 году [650]. В своих воспоминаниях писатель Клаус Манн ярко описал эту немецкую пропаганду, указав на «ужасающие карикатуры и подписи к ним», посвященные «цветным войскам» в Рейнской и Рурской оккупационных зонах: «Особенно четко помню леденящий душу рассказ о том, как один мавр изнасиловал не только десятки девственниц и детей, но, на пике разврата, и красивую кобылу, единственное и заветное сокровище честного племени рейнских крестьян» [651]. Такого рода негативные стереотипы вернулись в немецкую пропаганду на ранних стадиях войны с Францией в 1940 году. И хотя довольно скоро эти образы перестали тиражировать, они, безусловно, оказали воздействие на немецких солдат, как в Европе, так и в Северной Африке [652].

ФОТО 3.6. Разрушенная мечеть. Северная Африка, 1942 (источник: BPK)

Весной 1943 года войска Германии покинули Северную Африку – но пропагандистская война продолжалась.

КОГДА германские танки переправились через Дон и вышли к Кавказу летом 1942 года, власти СССР ощутили тревогу по поводу южных мусульманских рубежей. Константин Уманский, сотрудник Наркомата иностранных дел и бывший советский посол в Вашингтоне, напомнил корреспонденту BBC Александру Верту об истории мусульман в этом регионе:

Должен сказать, что я немного беспокоюсь о Кавказе. <���…> Татары в Крыму в значительной степени ненадежны, <���…> мы им никогда не нравились. Хорошо известно, что во время Крымской войны они с радостью выступали «коллаборационистами», как мы сказали бы сейчас, поддерживая англичан и французов. И, самое главное, существуют религиозные факторы, которыми немцы не преминули воспользоваться. Я также не доверяю кавказским горцам. Как и крымские татары, они мусульмане и до сих пор помнят русское завоевание Кавказа, которое закончилось не так давно – в 1863 году [653].

И в самом деле, мусульманское население Крыма и Кавказа в целом считалось неблагонадежным. Ислам, по сути, был ключевым маркером оппозиции и сопротивления центральной власти с момента экспансии Московского царства в мусульманские районы Поволжья и Урала в XVI веке, аннексии Крыма и Кавказа царизмом в XVIII и XIX столетиях, а также продвижения России в Среднюю Азию в XIX веке [654]. Несмотря на то что российское правительство приняло множество мер, направленных на использование ислама для укрепления своего господства в Крыму и на Кавказе – как это делалось и на других мусульманских территориях,– эти регионы считались потенциальными очагами мятежей. В течение XIX века общины горцев-мусульман участвовали в жестокой партизанской борьбе с русскими войсками на Северном Кавказе [655]. Их священную войну, или газават , возглавляли религиозные лидеры, три легендарных имама: Гази-Мухаммад, Гамзат-бек и самый знаменитый среди них – Шамиль, «лев Чечни». Имамы не только организовали сопротивление царизму в горах Дагестана и Чечни, но также провозгласили имамат, насильственно переселяя мусульманские общины, которые отказывались жить по исламскому праву и присоединяться к священной войне против русских оккупантов. Десятки тысяч царских солдат погибли в борьбе с мятежниками; число смертей среди мусульман было еще выше. На своих форпостах в южных районах империи российские официальные лица испытывали неизбывную тревогу по поводу «мусульманского фанатизма».

Захват власти большевиками усугубил ситуацию. После непродолжительного периода сдержанности по отношению к мусульманам (в том числе терпимости к мечетям, медресе и исламским фондам и даже к попыткам большевиков-мусульман, таких как Мирсаид Султан-Галиев, продвигать «советский ислам») были приняты законы 1929 года, нацеленные на подавление религии как таковой [656]. При Сталине мусульманские регионы страдали не только от принудительной коллективизации, но и от беспрецедентных преследований на религиозной почве. Советская власть видела в исламе угрозу новому социальному и политическому порядку на мусульманском пограничье. Ее пропаганда изображала ислам как пережиток феодального и отсталого общества. Издание большинства исламских книг и периодических изданий было прекращено. Вакуфную собственность экспроприировали. Исламские законы запретили, а религиозные суды лишили влияния, по крайней мере формально. Москва использовала любые средства, чтобы минимизировать влияние улемов на население. Муллы считались столпами традиционного общества, агентами антисоветского сопротивления, они часто обвинялись в участии в контрреволюционных заговорах, спланированных иностранными спецслужбами [657]. Некоторые прошли через показательные процессы, причем многие из таковых были казнены. Одновременно советская власть атаковала мечети и медресе. В 1930‐х годах пресловутый «Союз воинствующих безбожников» обрушил на мусульманские территории агрессивную атеистическую пропаганду, что вновь разожгло старые обиды на центральную власть. Атеисты захватывали мечети, рисовали советские лозунги на их стенах и поднимали красные флаги на минаретах [658]. В некоторых районах официальные лица отправляли в мечети военные оркестры или прогоняли через сакральные двери свиней. К началу немецкого вторжения 1941 года от большинства из 20 тысяч мечетей, которые существовали на мусульманских территориях в 1917-м, не осталось почти ничего: они были либо снесены, либо превращены в светские школы, публичные библиотеки, клубы и рестораны.