Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Столкнувшись с ухудшением ситуации на фронтах в 1941– 1942 годах, руководство вермахта решило действовать в Крыму и на Кавказе более прагматично, чем на других оккупированных восточных территориях [670]. На Кавказе, с его протяженной и неустойчивой линией фронта, проходившей по гористой местности, главная цель немцев заключалась в поддержании стабильности тыла. Но и в Крыму, стратегически уязвимом регионе на Черном море, расположенном в непосредственной близости от фронта, военные тоже старались защитить тыл. Иначе говоря, сама военная обстановка вынуждала немецких командиров искать коллаборантов.

В глазах немцев естественными союзниками в обоих случаях оказывались мусульмане [671]. В отличие от русских и украинцев, крымские татары и кавказские горцы представлялись искренними противниками советского государства. Более того, в расовой иерархии эти группы располагались выше славян. Далее, мусульманская вера крымских татар и большинства кавказских горцев тоже играла важную роль. История исламского сопротивления в этих областях была хорошо известна; это позволяло считать ислам антибольшевистским по своей сути. И, наконец, местное население представало неотъемлемой частью исламского мира, а немецкая политика на местах неизменно рассматривалась как элемент более масштабной исламской кампании Германии.

Попытки вермахта использовать ислам в этих областях стали составляющей более общей политики в отношении религии: мусульманам, православным и католикам командование давало определенные послабления, в надежде поддержать этим спокойствие в тылу южного фронта [672]. Учитывая магистральное направление германской восточной политики, диапазон уступок, на которые военные хотели и могли пойти, был довольно узок. Экономические реформы и ликвидация колхозной системы, ранее обещанные немецкой пропагандой, были приостановлены хозяйственными структурами рейха, занимавшимися продовольственным снабжением армии. О национальной независимости, на которую часто претендовали нерусские меньшинства, не могло быть и речи. В результате немцам наиболее легко давались уступки в сфере религии: они обходились дешево и их можно было реализовать прямо на местах. Нацистская пропаганда продвигала религию как часть местных традиций, подавленных советской властью, избегая при этом деликатного вопроса о национальной независимости. Военная администрация надеялась, что послабления в сфере религии и культуры укрепят трудовую мораль, будут стимулировать сотрудничество с оккупационными властями и отвлекут от нежелательной политической активности. Сравнивая отношение имперских структур к исламу в различных районах немецкой оккупации на Востоке, историки отмечают, что религиозный вопрос приобрел особую значимость именно в Крыму – прежде всего, в мусульманских частях полуострова [673]. Аналогичной была и кавказская ситуация. Действительно, попытки Германии позиционировать себя как освободителя ислама наиболее ярко проявились в мусульманских регионах Северного Кавказа.

Летом 1942 года части вермахта вступили на советский Кавказ [674]. Однако немцы не смогли удержать широкий и неустойчивый фронт и вскоре перешли к обороне. Долины Северного Кавказа рейх контролировал только до середины января 1943 года. Во время оккупации ими управляла группа армий «А», которую сначала возглавлял генерал-фельдмаршал Вильгельм Лист, а с ноября 1942 года (после короткого промежутка, когда ею командовал лично Гитлер) – генерал Эвальд фон Клейст. «Генеральным комиссаром по делам Кавказа» в группе армий «А» был назначен генерал Эрнст-Август Кёстринг, пожилой офицер, служивший в Османской империи во время Первой мировой войны, а в 1932 году сменивший Нидермайера на должности военного атташе немецкого посольства в Москве. Его помощником стал опытный дипломат (а также лейтенант армии) Ганс-Генрих Херварт фон Биттенфельд. Эти офицеры вермахта были настроены более прагматично, чем их коллеги на других восточных территориях. Хотя кавказский отдел Восточного министерства, возглавляемый Герхардом фон Менде, обладал лишь консультативными полномочиями, он направил в ставку группы армий «А» своего офицера связи, которым стал Отто Бройтигам. Тот прибыл в ставропольский штаб Клейста в конце ноября 1942 года [675].

На местах армейское руководство соглашалось с тем, что полная терпимость немецких войск к религиозным обычаям играет ключевую роль в умиротворении горного Кавказа. В меморандумах, представляемых командованию вермахта, Теодор Оберлендер, известный специалист по Восточной Европе и офицер военной разведки, воевавший на Кавказском фронте, подчеркивал, что на Северном Кавказе вермахт столкнется с «благочестивыми мусульманами» и что отношение к ним будет иметь геополитические последствия: «То, как мы ведем себя с ними, имеет особое значение для будущей позиции ислама в отношении великой Германии» [676]. Эти меморандумы читали многие офицеры. Лист и его штаб в целом соглашались с тезисами Оберлендера. Когда немецкие солдаты вышли на кавказские перевалы, Лист издал приказ, согласно которому им предписывалось рассматривать мирное население как союзников, с терпимостью относиться к местным верованиям и обычаям, а также уважать «честь женщин Кавказа» [677]. Несколько недель спустя была распространена инструкция командования, требующая от военнослужащих уважения к исламской вере [678]. «Религию, религиозные обычаи и обряды кавказцев должно уважать, их не следует высмеивать, даже если они кажутся вам странными»,– наставляла солдат специально подготовленная листовка. Приняв управление войсками, Клейст продолжил политику Листа. Еще в декабре 1942 года, согласно армейскому докладу, Клейст призвал командиров осознавать последствия своих решений на местах для всего исламского ареала: «Среди германских войск группа армий „А“ продвинулась дальше всех. Мы стоим у ворот исламского мира. То, что мы делаем и как мы себя ведем, дойдет до Ирака, до Индии, вплоть до границ Китая. Мы должны постоянно осознавать долгосрочный эффект нашего действия и бездействия» [679]. На встрече с официальными лицами Восточного министерства и вермахта представитель Клейста Херварт фон Биттенфельд подчеркивал, что прагматичная политика оккупации в мусульманских долинах Кавказа имеет решающее значение для «получения необходимого политического эффекта в отношении исламского мира» [680]. Восточное министерство следовало линии вермахта [681]. Бройтигаму было поручено избегать обещаний национальной независимости и вместо этого подчеркивать важность борьбы против большевизма и уважение Германии к «[религиозным] конфессиям, особенно исламу» [682]. Менде со своего рабочего места в кавказском отделе Министерства оккупированных восточных территорий тоже обращал внимание на важность религиозных прав, пищевых ограничений, праздников, похоронных обрядов и, наконец, поведения в отношении женщин-мусульманок [683]. Со стороны СС не было никаких возражений. В разведывательном докладе СД отмечалось, что немецкие командиры на местах согласны с тем, что для умиротворения Северного Кавказа нужно эксплуатировать «враждебность населения к России» и его «укорененность в магометанстве» [684].