Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Почти сразу немцы открыли опечатанные большевиками мечети, что стало видимым признаком утверждения нового порядка. Был издан приказ, согласно которому даже те культовые сооружения, которые были закрыты советской властью и использовались в нечестивых целях, немецким войскам запрещалось занимать для своих нужд – их предписывалось передавать местному населению [685]. Из Черкесска немецкие офицеры сообщали о том, что в городе старые мечети не только восстанавливали, но и оснащали новыми минаретами [686]. В религиозно неоднородных районах северных предгорий Кавказа тоже открывались мечети – наиболее заметно это было в Майкопе, бывшей столице Адыгейской автономной области [687]. «Мечети повсеместно возрождаются или перестраиваются,– писал с фронта Эренфрид Шютте, командир подразделения Оберлендера.– Они и сами по себе лучше, и посещают их чаще, чем несколько церквей, которые тоже открылись» [688]. Германская армия также одобрила возвращение исламского образования в учебные программы начальной школы [689]. Ислам стал исключением в данном отношении: лишь на поздних этапах военной кампании аналогичную уступку сделали немусульманам [690]. В первые недели битвы за Кавказ Восточное министерство советовало «вернуть верующим медресе, которые были экспроприированы советской властью» [691]. Наконец, под занавес непродолжительного периода оккупации командование группы армий «А» приказало сделать в мусульманских районах Кавказа выходным днем не воскресенье, а пятницу – день коллективной молитвы ( джума ) [692].

Возвращение ислама нередко обставлялось офицерами вермахта с особой торжественностью. Например, балкарцам после занятия их территории символически вручали Коран [693]. Пропагандируя религиозные уступки и продвигая Германию как друга ислама, армия распространяла также соответствующие брошюры [694]. В тексте одной из них восхвалялся «союз с великим германским рейхом Адольфа Гитлера» и осуждались «зверства большевиков», угнетавших «свободу и веру». Читателей уверяли в том, что, хотя у немцев иная религия, Третий рейх намерен уважать все веры и готов «обеспечить свободу вероисповедания на будущее» [695]. В другой брошюре продвигалась идея мусульманской общины, границы которой не ограничивались Кавказом: «Мусульмане Крыма, после 25 лет снова обретшие свободу молиться в мечетях, десятками тысяч сражаются в немецкой форме против большевизма и партизанских банд» [696].

По всему Северному Кавказу немцы вскоре увидели в религии один из важнейших инструментов политической войны. Как отмечал в ежемесячном докладе в ноябре 1942 года армейский офицер из городской комендатуры Черкесска, влияние поблажек в религиозной сфере невозможно переоценить [697]. «Несмотря на подавление советской властью всех вероисповеданий,– писал с удовлетворением немец,– часть магометанской молодежи по-прежнему связана с исламом и открыта его влиянию, в то время как русская молодежь полностью отчуждена от православного христианства». В общем докладе о положении в регионе за октябрь и ноябрь 1942 года аналогичным образом отмечалось, что в «магометанских районах очень заметно участие молодежи в религиозной практике» [698]. А в декабре того же года разведка СД подчеркивала, что горцы-мусульмане «с благодарностью» воспримут новую «свободу религии» [699].

В конечном итоге именно возвращение религиозных праздников и торжеств стало самой значительной уступкой немцев местному населению. Оккупация горных районов Кавказа совпала с двумя главными праздниками: Ураза-байрамом, завершением священного месяца Рамадан в октябре и, через семьдесят дней, Курбан-байрамом, праздником паломничества. Эти празднества были превращены в пышные церемонии освобождения, символически отмечавшие смену власти. В этом отношении особенно выделялось празднование Ураза-байрама в Кисловодске, городе карачаевцев, и Курбан-байрама в Нальчике, на территории кабардинцев [700].

В воскресенье, 11 октября 1942 года, делегация, состоящая из генералов фон Кёстринга, Гомбурга, Рике, фон Рока и фон Грейфенберга, сельскохозяйственного эксперта Отто Шиллера, заместителя Геринга в Управлении по четырехлетнему плану Пола Кёрнера и других высокопоставленных немецких чиновников, посетила Кисловодск, занятый два месяца назад [701]. Этот город, окруженный горами Карачая, с царских времен был популярным курортом, а к войне его застроили современными советскими санаториями. С раннего утра на улицах чувствовалось необычайное оживление. Главная дорога на въезде в город была украшена флагом со свастикой и зеленым знаменем пророка Мухаммада с мусульманским полумесяцем. У входа в городское управление огромная гирлянда украшала портрет Гитлера. В конце магистрали установили гигантскую картину, изображавшую карачаевских конников со знаменами освобождения. На улицы вышло множество карачаевцев, балкарцев, кабардинцев и представителей других местных народов. Город хорошо подготовился к мусульманскому празднику.

Во всех горных районах Карачая верующие тоже ждали этого события. При советской власти они не могли почитать святой день открыто. Теперь, впервые за четверть века, мусульманам снова разрешили отмечать религиозные праздники. Отчаянно желая умиротворить тыл и осознавая влияние этой уступки на настроения населения, военная администрация приказала максимально терпимо отнестись к приближающемуся Ураза-байраму [702]. Празднование обнажило разницу между советской и немецкой властью. Командование вермахта не упустило возможности представить Германию как освободителя горских народов: праздник наполнили не только религиозным, но и политическим смыслом.

Наиболее ярко это проявилось в Кисловодске (фото 4.1). С самого начала немцы манипулировали смысловой нагрузкой праздника в собственных стратегических интересах. Ураза-байрам стал политическим событием: смена власти была преподнесена как религиозное торжество – «байрам освобождения», как выразился Отто Шиллер. Этот специалист по земледелию, бывший сотрудник германского посольства в Москве, ныне назначенный ответственным за реформу сельского хозяйства на Кавказе, написал подробный шестистраничный отчет о празднике для Восточного министерства [703].

Убранство улиц Кисловодска отражало не только исламскую, но и нацистскую иконографию. За почетной трибуной для руководителей мусульманской общины, религиозных функционеров и представителей вермахта установили огромный раскрытый Коран из папье-маше, где арабской графикой были начертаны два благочестивых изречения. На правой странице – шахада, исповедание веры: ла илаха илла Аллах / Мухаммадан расул Аллах («нет бога, кроме Аллаха / Мухаммад Пророк его»). На левой странице – популярный и часто цитируемый 13‐й аят 61‐й суры: Наср мин Аллах / ва фатх кариб («помощь от Аллаха и быстрая победа») [704]. Если первый лозунг демонстрировал вновь обретенную свободу религии, то второй в контексте войны свидетельствовал о готовности горцев сражаться вместе с немецкой армией против большевистского врага. Над Кораном был прибит огромный деревянный орел рейха со свастикой. С обеих сторон трибуну увешивали флаги: зеленые знамена ислама, с небольшим полумесяцем, и флаги со свастикой.