Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

Назойливые звуки вызывали неосознанную ярость, мешали дышать полной грудью.

Хотелось крушить все подряд.

Но Андрей Януарьевич стоял как вкопанный, продолжая смотреть остановившимися глазами на телефонный аппарат, точно в нем заключалось все, что он ненавидел и о чем вынужден молчать даже наедине с самим собой.

После ноябрьских событий двадцать седьмого года сотни оппозиционеров были отстранены от власти, исключены из партии и высланы из Москвы и Ленинграда. Троцкий коротал дни в заштатной Алма-Ате, пытаясь осмыслить превратности своей судьбы; Зиновьева сослали в Казань и назначили ректором тамошнего университета, хотя новоиспеченный ректор и года не проучился в высшем учебном заведении; Каменев еще держался в Москве, но на весьма незначительных должностях.

В Сибири и Казахстане, на Дальнем Востоке и Урале сложились колонии ссыльных оппозиционеров режиму Сталина, в которых развернулась бурная политическая жизнь: писались статьи, книги, брошюры, которые посылались в центр и печатались там иногда вполне легально, хотя и под псевдонимами, но чаще нелегально или в заграничных левых и даже буржуазных изданиях. Троцкий, изолированный от всех, оставался, между тем, политическим центром оппозиции. Он мирил своих людей с их противоречивыми взглядами, корректировал идеологические оценки, предрекал скорую и неминуемую гибель сталинскому бюрократическому режиму либо под грузом собственных ошибок и преступлений против партии, социализма и марксизма, либо под ударами рабочего класса, который, вновь обретя классовую активность, постарается вернуть СССР на рельсы мировой революции.

Сталин пристально следил за всей этой возней, пытаясь понять, чем она ему грозит, что из этого бурного потока разноречивых идей и мнений можно использовать для дела, кого из оппозиционеров стоит попытаться перетянуть на свою сторону, чтобы, во-первых, использовать их знания и способности, а во-вторых, расколоть оппозицию, внести в ее ряды сумятицу и чувство безысходности.

Сталин считал, что в борьбе за власть хороши все средства, но борьба не самоцель и может привести лишь к временному успеху. Настоящий успех и прочность власти придут лишь тогда, когда будет определена верная в данной политической обстановке классовая политика, когда эта политика будет поддержана большинством народа. Одно дело — лозунги, совсем другое — их практическое воплощение. Для этого нужна соответствующая программа, нужны грамотные кадры.

Увы, ни того, ни другого в ту пору еще не было. В строительстве нового приходилось двигаться ощупью, обжигаться, набивать шишки, отступать, метаться из стороны в сторону.

Так мечется поток талой воды, наткнувшись на завал из льда, камней и всякого мусора. Ручейки растекаются в разные стороны в поисках свободного прохода, мутная вода скапливается в образовавшейся котловине, что-то оседает на дно. Но вот первый ручеек с робким журчанием перетек через преграду, размывая ее, журчание переросло в радостный клекот — и вся масса воды устремляется в наметившийся прорыв, сметая на своем пути новые преграды, подхватывая все, что осело на дно, — и бурный, мутный поток вновь устремляется вперед.

Но в том-то и дело, что поток — это стихия. А она может не только очищать русло, но и снести постройки на его берегах. Особенно, когда стихия захватывает косное в своей основе крестьянство, способное задушить революцию голодом.

Сразу же после окончания гражданской войны Ленин выдвинул стратегическую задачу — победить (военная терминология тогда преобладала)… победить крестьянство как носителя мелкобуржуазной психологии и идеологии. Только такая победа, по мысли Ленина, могла обезопасить советскую власть от возможности реставрации капитализма, только такая победа гарантировала создание бесклассового общества и, в конечном счете, построение социализма и коммунизма. А победить крестьянство можно лишь одним способом: лишить его частной собственности на землю и орудия труда, преобразовать частного собственника в сельского пролетария, построить производство сельхозпродукции по типу производства продукции промышленной. Те же принципы — с известными допущениями — должны распространяться на научную и всякую другую интеллектуальную деятельность. При этом Ленин не без основания предполагал, что «война» с крестьянством неизбежно вызовет его сопротивление и активизацию всех антисоветских сил вообще, то есть по мере продвижения к социализму классовая борьба должна возрастать и обостряться.

Ленин умер в самом начале социалистического строительства, оставив своих последователей с новой экономической политикой (НЭП) и теоретическими выкладками, которые можно было толковать и так и этак. Если в вопросах развития промышленности все было более-менее ясно: индустриализация, механизация, электрификация, то есть насущная необходимость встать вровень с Западом, то с развитием сельского хозяйства подобной ясности не существовало. Бесспорным было только одно: с таким отсталым сельским хозяйством индустриализация будет осуществляться черепашьими темпами. А время не ждет. Да и ресурсов для индустриализации брать неоткуда, кроме как от сельского хозяйства и природных ресурсов, имеющих спрос за границей.

И самое главное — до коих пор существовать НЭПу? Где тот порог, за которым посредством НЭПа может начаться реставрация капитализма? С чего, наконец, начинать строительство действительно социалистических отношений в деревне, то есть, другими словами, когда же начинать «войну» с крестьянством? Вот те «проклятые вопросы», которые мучили лидеров революционных течений всех мастей и оттенков, вот на чем они ломали копья и сворачивали друг другу шеи, призывая под свои знамена партийную и прочую массу.

Видимость единства между вождями рухнула со смертью Ленина, а Ленин только двоих ставил на одну доску: великолепного оратора и публициста Троцкого и не менее великолепного трудягу-практика Сталина. Казалось бы, они должны дополнять друг друга, однако между ними-то как раз и не было единства, каждый только себя считал достойным быть первым. Власть, таким образом, превратилась в самоцель. Хотя на поверхности борьбы за власть выступала лишь разница в толковании событий, в определении политических лозунгов, но разница эта диктовалась исключительно тактическими соображениями.

А между двумя лагерями металась неустойчивая масса старых и новых революционеров. Иногда часть из них сбивалась в отдельные стаи «левых» и «правых». «Левые» могли перехватывать лозунги «правых», «правые» — «левых», а «центр», оккупированный Сталиным, тасовал политические лозунги так, как ему диктовали обстоятельства.