Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

Но пока шла эта драка за власть, крестьянин пахал и сеял, снимал урожай, однако не торопился везти его на рынок, тем более отдавать государству за ничего не стоящие бумажки. Крестьянин хотел продавать хлеб по рыночной цене, чтобы покупать дорогие товары, нужные в его крестьянском хозяйстве, а рабочий не имел денег, чтобы заплатить такую цену за хлеб, город не имел таких денег, а город был основной опорой советской власти.

В конце двадцатых выдались урожайные годы. Советская власть потребовала от крестьянина твердых цен — крестьянин стал прятать хлеб, гнать из него самогонку, сокращать посевы. Назревал голод. Назревал кризис власти.

Для Николая Ивановича Бухарина свет идеи всемирного братства трудящихся всех стран к концу двадцатых годов еще не померк, однако ему представлялось, что братство это должно осуществляться между какими-то совершенно другими народами, которых на земле пока не существует. Имеющиеся в наличии народы, как показала практика, на такое братство не способны, следовательно, у них своя историческая задача — проложить дорогу для народов будущего, и Николай Иванович всеми силами наличные народы на этот путь подталкивал. Забастовали в Англии докеры — Николай Иванович шлет им приветствие и напутствие, как эту забастовку превратить в революцию. В Германии заварушка — и до германского рабочего класса доносится пламенный призыв товарища Бухарина. Собственное крестьянство ставить на новые рельсы — и здесь Николай Иванович самый решительный сторонник решительных же мер и практических шагов, но таких мер и таких шагов, которые бы не привели к крестьянскому бунту, не отбросили революцию вспять.

Бухарину привычно думать и рассуждать масштабами глобальными, ему частенько удается уходить от гнусной действительности, погружаясь в мир вселенских битв и космических потрясений. Благо, лично до него отзвуки этих битв доходят лишь сухой и безликой статистикой, в самого Николая Ивановича не стреляют, голодом его не морят, кремлевская квартира тепла, удобна и надежно охраняема.

И все бы хорошо, да вот Сталин чем далее, тем все более мнит себя эдаким Чингисханом, забирает в свои руки все больше власти, все меньше считается с мнением товарищей по партии, которые в победу соввласти внесли куда больший вклад, чем этот полуграмотный грузин.

До каких-то пор произвол Сталина можно было терпеть, но вот генсек, не способный на диалектическое осмысление действительности, стал носиться с идеей чрезвычайных мер по отношению к крестьянству, как носится нищий с писаной торбой, найденной на дороге. Он намерен забирать хлеб у крестьян силой, ввести в стране действие чрезвычайных законов. А ведь «чрезвычайщина», если разобраться, есть сугубый троцкизм, с которым и сам Сталин боролся совсем недавно самым решительным образом. Реанимация троцкистских взглядов Сталиным говорит прежде всего о том, что генсек боролся не с троцкизмом, как с теорией и практикой построения нового общества, а исключительно с Троцким, как с личностью, мешающей Сталину стать сугубым Чингисханом. Не значит ли это, что завтра он точно так же поступит и со своим союзником и другом — якобы! — Бухариным? Наконец, «чрезвычайщина» чревата смертельной угрозой для самой соввласти: крестьяне, — а это более ста миллионов, — взбунтуются поголовно, их поддержат недовольные рабочие, на их сторону перейдет армия, на девяносто процентов состоящая из крестьян же, — и вот вам новая февральская революция, а во главе России Керенский или Деникин…

Богатому воображению Бухарина живо представлялись дикие толпы народа, атакующие Кремль, вопли, треск выстрелов, потом густой рев и приближающийся топот тысяч ног; он будто воочию зрил перекошенные злобой и ненавистью разверстые рты, колышущиеся и сверкающие на солнце зубья вил и лезвия кос, тело его каменело предчувствием страшной боли от вонзающегося и рвущего его тело железа, спина покрывалась мурашками, дыхание сбивалось от ужаса перед неизбежной катастрофой.

Вот и сейчас воображение увело Бухарина от действительности, русская Вандея встала перед мысленным взором его во весь исполинский рост.

Николай Иванович перевел дух, вытер взопревший лоб и шею платком. О, если бы все так отчетливо представляли себе грозящую катастрофу! Увы, Сталин, с его грубой натурой, этого не видит, он не понимает гибельности своей политики, в то время как это начинают понимать даже самые преданные ему и безропотные соратники. Туповатый и самовлюбленный Ворошилов — и тот колеблется. Разве что Молотов пойдет за своим хозяином и властителем до конца. Ну, еще Ягода, который всегда держит нос по ветру. Остальные… На остальных членов Политбюро и ЦК хорошенько надавить, прояснить для них реальное положение дел и катастрофическую перспективу, и… и Сталину конец. Тогда… А что тогда?

Николай Иванович бездумно уставился в окно, жуя потухшую папиросу. За окном в июльском зное плавились золоченые купола кремлевских соборов, острые блики солнца вспыхивали на крестах, Москва-река текла расплавленным серебром меж гранитных берегов, в текучем мареве струились дома и деревья на ее противоположном берегу. А на западе, у самого горизонта, громоздились тяжелые облака. И хотя солнце их тоже пыталось расплавить своими безжалостными лучами, но из-под низу облака решительно чернели накопленной влагой и, насупившись, росли и упорно лезли в сторону солнца, вскормившего эти облака над просторами океана.

«Вот так и в общественной жизни, — думал Николай Иванович, по привычке пытаясь облечь в удобную форму свои опасения и тревоги, — человеческий гений и историческая неизбежность рождают как нечто великое и прекрасное, так и нечто низменное и безобразное, которые вступают между собой в смертельное единоборство. Солнце творит на планете Земля не только жизнь, но и смерть… Единство противоположностей… Мда. Но из двух противоположностей надо выбирать только одну, единственно верную, единственно осуществимую практическим путем, и эта противоположность есть противоположность Сталину…»

Заканчивался перерыв между заседаниями ЦК партии. После перерыва Бухарину выступать по вопросу предлагаемых Сталиным чрезвычайных мер по отношению к крестьянству, которые якобы будут способствовать успешному выполнению плана заготовок зерна и других сельхозпродуктов, часть которых можно обменять на западные станки и технологии. Уверенность, что от этого его выступления зависит не только будущее страны, но и его, Бухарина, будущее, как никогда переполняла Николая Ивановича. Или он победит, или будет растоптан точно так же, как Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие сподвижники Ленина.