Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

Из-за всего этого Надя чувствовала вокруг себя пустоту, ей было обидно, что ее мужа ни во что не ставят, что у всех на устах лишь Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Дзержинский да Бухарин. И хотя Сталин являлся членом Политбюро, состоявшим из пяти человек, то есть в иерархии власти занимал одно из ведущих мест, Наде хотелось, чтобы ее Иосиф был не ниже других и в глазах окружающих ее людей, чтобы о нем говорили так же уважительно и даже восторженно, как и о других вождях революции.

После окончания гражданской войны миновало больше года. Теперь Иосиф почти никуда не ездит, возится с бумагами и все заседает, заседает, заседает и словно не замечает, что над ним откровенно подтрунивают, а иногда и просто издеваются все, кому только не лень…

Но ни один Сталин был мишенью для злых языков. Надя всем своим существом чувствовала всеобщую вражду и неприязнь каждого к каждому, особенно усилившиеся с болезнью Ленина. Иногда ей казалось, что в центре этой вражды стоит ее Иосиф, стоит в одиночестве, всеми покинутый, и вот-вот случится нечто ужасное и непоправимое: все накинутся на него и, если не растерзают, то наверняка прогонят куда-то далеко-далеко, где живут одни лишь грубые и невежественные люди. Ей хотелось как-то защитить любимого человека, предупредить его, но о чем? — и Надя лишь плакала по ночам, боясь и ни на что не решаясь.

Конечно, теперь ее Иосиф постоянно рядом, но оттого, что он рядом, мало что изменилось в жизни самой Нади. И хотя за окном давно не стреляют, хотя их уютную квартиру в самом центре Кремля охраняют не только древние стены, но и многочисленные часовые, ощущение опасности, которое накрепко засело в ее голове еще в Царицыне, нисколько не уменьшилось. Главное же — не видно, чтобы такая ненормальная жизнь когда-нибудь кончилась.

Надя посмотрела на мужа, спокойно и старательно раскуривающего трубку, подумала: «Неужели я в самом деле жалею, что вышла за него? Неужели я действительно хочу привязать его к своей юбке? А ведь ему, с его-то характером да в такой атмосфере, наверняка работать очень не просто, и я обязана поддерживать его и помогать ему. Но как, если он не нуждается ни в моей поддержке, ни в моей помощи?»

Надя уловила едва заметное движение на лице мужа, спросила несмело:

— Иосиф, а как здоровье Владимира Ильича?

Сталин пыхнул дымом, медленно поднял голову, глянул на жену изучающим взглядом, ответил, но не сразу, а будто сперва произнеся фразу в уме, как это делают все, кто не слишком уверенно владеет чужим языком:

— Ужье нэскалко луччэ.

— У-же нес-коль-ко луч-ше, — по складам поправила мужа Надя, потому что он настойчиво просил ее об этом, стараясь освоить русский язык, с которым у него было далеко не все ладно, во всех его тонкостях, хотя писал по-русски более-менее грамотно.

Сталин кивнул головой, сощурился и как бы ушел в себя: Надя догадалась, что он повторяет про себя каждое слово.

Вот он снова поднял голову, спросил, старательно выговаривая:

— Как тебе работается с Фотиевой?

— Хорошо. Она строгий, но справедливый товарищ.

Сталин кивнул головой, словно другого ответа и не ожидал, медленно поднялся из-за стола и направился к двери.

Надя шла вслед за мужем. Она могла бы рассказать ему значительно больше того, что сказала, но ее удерживало от этого сосредоточенное молчание Иосифа. Впрочем, не только это. Надя как-то попыталась пересказать разговоры, ведущиеся в секретариате Ленина. Иосиф выслушал ее, не перебивая и не задавая вопросов, долго молчал, расхаживая по комнате, потом остановился в двух шагах от нее, тихо произнес:

— Никогда не говори мне о таких вещах. Это не твоего ума дело. Ты ничего не можешь в этом понимать. — И еще раз повторил, но более жестко: — Ныкагда нэ гавары мнэ о такых вэшшах.

Что-то в его еще более пожелтевших глазах, в окаменевшем лице и самом голосе заставило Надю обмереть и растеряться. Она поняла: он действительно не хочет этого слышать, он не хочет слышать это от нее, своей жены, он не хочет, чтобы она втянулась в партийные свары. А еще она догадалась — то ли по едва заметной усмешке, потерявшейся в усах, то ли по железной нотке в его глуховатом голосе, — что Иосиф сам отлично знает, кто и что о нем говорит. Более того, ей показалось, что он надеется когда-нибудь спросить, жестоко спросить с этих людей за все свои нынешние унижения. И от этого ей стало страшно.

В отличие от жены у Сталина не возникало сомнения относительно того, правильно или нет он поступил, женившись на восемнадцатилетней Надежде Аллилуевой. Конечно, если бы он не почувствовал с ее стороны внимания к себе, то не рискнул бы сам это внимание привлекать: и некогда, и разница в возрасте слишком большая, и мог бы ничего не добиться, а самолюбие было бы уязвлено. Но когда оставалось самому сделать лишь шаг навстречу, он этот шаг сделал. И не жалеет об этом. Детски восторженное создание, юное, не залапанное тело — что еще надо для мужчины, для которого женщина — не самое главное в его жизни? Пусть будет рядом, пусть заботится о домашнем очаге, пусть этот очаг станет для мужчины местом душевного отдохновения. Большего от женщины и не требуется.

У двери Иосиф, в мыслях находясь далеко отсюда, механически чмокнул жену в щеку, даже не почувствовав этого, она его — в прокуренные усы, открыл массивную резную дверь и вышел из квартиры, расположенной на втором этаже бывшего Сената.

Сталин шел длинным коридором, шел не спеша, направляясь на заседание секретариата Оргбюро при ЦК РКП(б), руководителем которого являлся с прошлого года.

Со стороны могло показаться, что он идет несколько боком, но казалось так оттого, что левое плечо его было чуть ниже правого, левая рука была чуть короче и поражена сухостью — следствие жестокой расправы пьяного отца за какую-то провинность. Невысокий рост, среднее телосложение, небольшая, слегка удлиненная голова, покрытая густыми и жесткими черными волосами, зачесанными назад, с легкой рыжинкой у висков; далеко не сократовский, несколько скошенный назад лоб, рассеченный поперек двумя резкими упрямыми складками, черные брови вразлет, прямой нос, прокуренные черные усы с тонкими концами, с более заметной рыжинкой, чем виски, овальный подбородок с ямочкой, полные губы — обычное грузинское лицо, почти ничем не примечательное, разве что следами когда-то перенесенной оспы. Вот только глаза — они смотрели прямо перед собой, смотрели чуть вприщур, пристально и несколько в себя, удерживая на дистанции любого собеседника, не позволяя заглянуть в душу.

Одет Сталин во френч защитного цвета, застегнутый на все пуговицы, скрадывающий непропорциональность его фигуры, в такого же цвета полувоенные брюки, заправленные в мягкие — без подошв — кавказские сапоги. В правой руке черная папка, в левой потухшая трубка с коротким изогнутым чубуком. Трубку Сталин почти не выпускает из рук: она помогает ему отвлечься в затруднительных случаях, «потянуть» время и либо найти нужный ответ, либо уйти от скользкого вопроса. Случалось, он забывал трубку, тогда хватался за первый попавшийся предмет, но с трубкой получалось значительно лучше.