Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

Ленин сидит на веранде в плетеном кресле, запрокинув голову, подставив лицо осеннему солнцу. На нем теплое пальто, кепка. Толстый плед из верблюжьей шерсти укрывает ноги. На коленях раскрытая книга Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции». Глаза Ленина закрыты, со стороны может показаться, что он дремлет, но на его скуластом осунувшемся лице отражается между тем напряженная и безостановочная работа мысли: то усмешка пробежит по губам, то станут глубже морщины на лбу, то веки сожмутся с усилием, будто выдавливая что-то ненужное, надоевшее.

Кстати, разговор с Молотовым по телефону не выявил никаких беспокойств ни в его голосе, ни в словах. Да оно, впрочем, и понятно: Молотов привязан к Сталину и, хотя человек он не глупый, однако в лидеры явно не годится, то есть не способен самостоятельно принимать решения, и положение при Сталине его вполне устраивает. То же самое можно сказать и о Калинине, единственное достоинство которого состоит в том, что он выходец из крестьян и, одновременно, долгое время работал простым слесарем на одном из питерских заводов. Похоже, Сталин окружает себя людьми именно такой породы. Для чего? Чтобы властвовать? А с другой стороны…

Взять хотя бы Свердлова. Талантливейшим был человеком. Но, увы, еще более опасным, чем Сталин. И тоже подбирал себе людей из породы Молотовых и Калининых, отдавая, однако, предпочтение, своим соплеменникам. То же самое Троцкий. Явно прослеживается неизживная страсть евреев к кагалу. Хотя в работоспособности им не откажешь. Но всегда надо держать их на коротком поводке. Ничего не поделаешь. Похоже, Сталин это понимает. Но вот вопрос: как далеко он может пойти в этом своем понимании? Как долго — при его-то самолюбии! — он сможет терпеть это сдерживающее его азиатчину еврейское начало? Стоит лишь в его окружении появиться второму Свердлову… Мда-а, ситуация.

И Ленин вспомнил, как некоторое время спустя после покушения на него в августе восемнадцатого года эсерки Каплан, к нему приехал Дзержинский. Врачи запретили председателю ВЧК долго задерживаться у постели больного, тем более волновать его, и, может быть, поэтому Феликс Эдмундович поведал в общих чертах о ведущемся расследовании.

Да, Фанни Каплан действительно состояла в партии эсеров, но это еще ни о чем не говорит, если иметь в виду истерический характер этой дамы, способный толкнуть ее на любой необдуманный поступок. К тому же ее очки позволяют ей видеть лишь то, что находится от нее в непосредственной близости. Полуслепых в террористки не назначают. Следовательно, либо ее поступок объясняется ее характером, либо ее использовали как прикрытие для настоящего убийцы. Потому что стрелявших, как выяснилось, было двое: сама Каплан и некий мужчина, стрелявший из-за автомобиля. Он-то как раз и ранил Ленина в грудь. И скрылся. В суматохе его мало кто видел, но все-таки видели. На основании свидетельств очевидцев был составлен довольно подробный портрет этого человека, и по этому портрету вышли на секретариат ВЦИКа. Человек пока не арестован, за ним ведется наблюдение, однако в поисках неизвестного была случайно обнаружена телеграмма председателя ВЦИКа товарища Свердлова наркому военных и морских сил товарищу Троцкому, находящемуся на юге, где уже полыхала гражданская война.

Ленин молчал, ожидая продолжения, и Дзержинский, выдержав паузу, сообщил:

— В телеграмме, Владимир Ильич, сообщалось, что Ленин убит в результате теракта, и Троцкому следует незамедлительно вернуться в Москву и возглавить правительство. При этом телеграмма была послана… — новая пауза — …за два часа до покушения. То есть, в том, что вас убьют, они не сомневались. Я, Владимир Ильич, придержал, разумеется, эту телеграмму у себя. О ней знают лишь я и еще один вполне надежный товарищ. Мне доложили, что Яков Михайлович все перерыл в своем кабинете в поисках оригинала этой телеграммы и был страшно расстроен ее пропажей. Поэтому, Владимир Ильич, я вынужден был устранить от лечения вас некоторых врачей, не внушающих мне доверия… И усилить вашу охрану.

Дзержинский умолк, давая Ленину осмыслить сказанное.

Да, тут было над чем подумать.

Владимир Ильич лежал, устало прикрыв глаза, мысленно прослеживая жизненный путь Якова Свердлова до председателя ВЦИКа и не находя ничего, что подтверждало бы напрямую его возможное предательство. Свердлов всегда был несгибаемым большевиком, не кидался из стороны в сторону. Он резко выступал против Зиновьева и Каменева, когда те в горьковской газете «Новая жизнь» сообщили о готовящемся восстании большевиков в Петрограде. Затем он выступил против Бухарина, возглавлявшего фракцию «левых коммунистов», которые были против мира с Германией. Он яростно нападал на Троцкого, поддержавшего «леваков» и сорвавшего переговоры с немецким командованием в Бресте. В то же время, став председателем ВЦИКа, он часто принимал решения, не согласуя их с Цэка и Политбюро. Так, например, он издал директиву ВЦИКа, направленную на истребление всех более-менее зажиточных донских казаков, что стало одной из причин казачьего восстания на Дону. То же самое произошло в Оренбуржье и других местах. Свердлов самолично отдал приказ о расстреле всей царской семьи, хотя можно было бы ограничиться царем. И многое другое. Конечно, классовая борьба не терпит полутонов. Но не все решается силой и только силой. Что ж, перегибы неизбежны. И без доверия никак нельзя, и за всеми не уследишь. Но чтобы докатиться до такого… А впрочем, почему бы и нет? Тем более если учитывать, что все революционеры суть заговорщики, привыкшие достигать своих целей исключительно с помощью заговора.

М-да, народу много, а целиком и полностью положиться не на кого. Но что же делать, если других нет и негде взять? Остается работать с теми, которые имеются, гасить противоречия, возникающие между ними, сколачивать из разнородных элементов нечто целое и направлять это целое в надлежащее русло. Потому что любая индивидуальность требует особого к ней подхода. Ну а с теми, кто свои интересы ставит выше интересов общих, с теми — ничего не поделаешь — приходится расставаться. Так было во все времена, когда дело касалось власти. И по-другому быть не может.

И, повернув голову к Дзержинскому, Ленин заговорил:

— Что вы не дали этому делу хода, Феликс Эдмундович, ограничившись эсеркой Каплан, это, на мой взгляд, вполне оправдано сложным положением в стране и партии. Нам сейчас никак нельзя показывать партийным массам и рабочему классу, что наверху нет единства и, более того, имеются определенные группы, готовые пойти как угодно далеко на пути к власти, — вплоть до физического устранения своих соперников. Если ваша версия верна, а вы, прошу вас, перепроверьте ее еще и еще раз, и только в том случае, если не останется ни малейшего сомнения, найдите такой способ решения, мягко говоря, возникшей проблемы, чтобы не вызвать лишних кривотолков.