Йожеф Лендел - Избранное

Это высказывание Сечени тоже приводится частенько.

Но затем — хотя эти строки обычно не цитируют — он продолжает:

«…однако же вопреки тому я проникнут верою, что счастье человечества основывается на возможно более высоком развитии, ибо я никогда не позволю убедить себя, будто бы господь сотворил людей лишь для несчастья».

И далее:

«Как видите, ваше высочество, в некоторых отношениях я мыслю весьма либерально…»

Меттерних, конечно же, видит — как тут не увидеть! — и он не скрывает своего мнения еще во время беседы, предшествовавшей передаче «Меморандума»: «Вы — конченый человек».

А после вручения докладной записки Сечени до конца жизни попадает под неослабный полицейский надзор… Да оно и не могло быть иначе, коль скоро все в том же «Меморандуме» мы читаем следующие слова:

«Если же, однако, на тропе сменяли бы друг друга правители добросовестные и мудрые, я был бы первым, кто подчинился бы абсолютной монархии. Ведь пребывай я сам и ближние мои в счастии, тогда я наверное не стал бы допытываться, обязан ли я своим счастием королевской милости или же собственным правам. Но не химера ли подобное благое пожелание?»

Конечно, химера, а точнее, вызывающая насмешка.

Подумать только: человек дерзнул возжелать не одного добросовестного и мудрого правителя, а вереницу наделенных добродетелями монархов! И это в 1825 году, при жизни императора Франца, которого должен был сменить на престоле душевнобольной Фердинанд V! Помешательство Фердинанда — факт общеизвестный, оно настолько очевидно, что его невозможно скрыть, и императора после нескольких лет правления вынуждены взять под опеку… Хотя и вслед за ним придет к власти не какой-то там разумный и добрый правитель, а тупой и ограниченный Франц-Иосиф I. Правда, в 1849-м он еще ребенок, однако к старости не поумнеет; мировую войну 1914 года он, если и не развяжет, то смело можно сказать: ускорит. Таков перечень будущих властителей, а Сечени, видите ли, помышляет о добросовестных и мудрых.

Но возвратимся к «Меморандуму»:

«Хотелось бы видеть исчезновение всяческих предрассудков, но чувствую, что для этого надобно выбрать место и время. Однако я — в противоположность некоторым — не считаю предрассудки полезными и целесообразными, ибо люди не заслуживают того, чтобы их исподволь вынуждали блуждать ложными путями и в потемках».

«Лишь в вопросах религии нет у меня определенного мнения. Я преисполнен безграничной терпимости».

Весьма недвусмысленно высказав свои взгляды — а я на основании вышеприведенных цитат могу усмотреть в этом не что иное, как вызов, — Сечени в последующих строках «Меморандума» заверяет Меттерниха в своей безусловной верности династии. Выглядит это как еще большая насмешка.

Разумеется, Меттерних в тот же день представляет «Меморандум» на официальное обсуждение Государственного совета. Таким образом документ попадает и к Францу I…

Сопроводительное письмо Меттерниха достаточно ярко характеризует образ мышления всего полицейского государства. Процитирую лишь последнюю фразу канцлера:

«Впрочем, я не стану раздувать дело против графа Сечени, так он, по крайней мере, служит нам термометром — показывает температуру окружающей его среды».

Словом, если бы до сих пор Сечени и не привлек к себе внимания, то в рождественский месяц 1825 года сей общественный «термометр» попадает под полицейский надзор. Однако труд Сечени, названный им «Кредит», в 1830 году снискал одобрение Меттерниха. В борьбе против никчемного, абсолютно бесполезного дворянства, лишь подрывающего финансовую и военную мощь государства, даже Сечени годится в союзники. Кстати сказать, этот труд Сечени в нескольких комитатах подвергся сожжению на костре.

Вот чем обернулся хитроумный замысел юной Мелани. «Бедняжка М… Elle commence à lire La nouvelle Héloïse» [61] Она приступила к чтению «Новой Элоизы» (фр.) . , — пишет в своем дневнике Сечени. Доведись нам быть на его месте, мы бы сформулировали смысл ситуации иначе: хитрая лиса провела глупую козу, которая вообразила, будто может управлять стариком, как марионеткой.

Конечно, Мелани так и не осознала своего промаха. Уже будучи замужней дамой, она неоднократно пытается настроить Меттерниха в пользу Сечени. Но ее вмешательство скорее вредило, нежели помогало.

Меттерних намеревался использовать Сечени в качестве термометра. Но когда в 1848 году революция показывает истинно высокий накал страстей, то и прибор портится, да и Меттерниху некогда смотреть на термометр: в зашторенной карете он бежит из Вены — в обществе Мелани и на средства Ротшильда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот именно, на средства Ротшильда. Связь между ними старая и испытанная. Финансовые дела Зичи-Феррарисов, семьи Мелани, а тем самым и дела Меттерниха поправляют то русский царь, то Ротшильд.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я опираюсь на точные факты.

В 1822 году Ротшильд при посредстве Меттерниха получил баронский титул, а кто поверит, что такая услуга была ему оказана даром? В январе 1831 года, когда Меттерних женился на Мелани, Ротшильды снова произвели крупную финансовую трансакцию в пользу барышни Зичи-Феррарис и Меттерниха.

Расточительное семейство Зичи-Феррарис весьма нередко переживало финансовый кризис. Николай I познакомился с семейством Зичи еще во время Венского конгресса (в ту пору царствовал его брат, Александр I) и одолжил им четыреста тысяч франков. Впоследствии, уже будучи на престоле, царь Николай I подарил эту сумму опекаемому им семейству по случаю бракосочетания Мелани с Меттернихом. Простить долг, в возмещении которого приходилось сомневаться, царю не стоило больших усилий. И все же благодаря этому свадебному подарку Ротшильду и другому банкиру — Эскелу — удалось на какое-то время упорядочить, поправить финансовые дела Зичи-Феррарисов. Мелани, молодая и уже третья супруга Меттерниха, отблагодарила Ротшильда, обеспечив новоиспеченному барону совершенно особое положение при венском дворе — в общем-то довольно привередливом — и в светском обществе.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ротшильд отвечал на эту благодарность своей признательностью, солидно подкрепляя ее цветами и более ценными подношениями.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Конечно, Меттерних знал об этом, как ему было не знать!

Спустя год после вступления в брак у Мелани рождается ребенок, и Соломон Ротшильд в длинном послании шлет князю свои поздравления из Парижа, где он находится в это время у брата.

Письмо выдержано в столь мерзком подобострастно-приторном тоне, что, боюсь, перевод покажется вам преувеличением. Поэтому цитирую в оригинале:

«Niemand konnte wohl an diesem freudigen Ereigniss einer wärmeren Anteil nehmen als ich, der so oft Zeuge des häuslichen Glücks Eurer Durchlaucht war, und in diesem teuren Kinde die Befestigung so zärtlicher und glücklicher Bande sieht» [62] В связи с сим благодатным событием вряд ли кто испытывает к вам более теплое сочувствие, нежели я, которому довелось так часто быть свидетелем семейного счастья вашего высочества и который видит в этом дорогом дитяти упрочение нежных и счастливых уз… (нем.) и т. д. и т. п. в самых слащавых выражениях… Затем: «…der so oft das Glück hatte» — то есть Ротшильд — «in der Nähe des klügsten und liebenswürdigsten Staatsmannes zu leben, wenn man, wie ich imstande war, die väterlichen und weisen Absichten Euer Durchlaucht zu würdigen» [63] …мне много раз выпадало счастье находиться вблизи государственного деятеля острейшего ума и достойного всяческой любви, и я, как никто другой, способен был оценить отеческие и мудрые намерения вашего высочества (нем.) . .