Елена Ронина - Три женщины [litres]

– Тайка, Тайка. Надега наша. Чего учудила!

– Чего учудила. Может, Бог ее сберег, – Настена впервые произнесла то, что крутилось в голове и у Якова, да и у всей семьи.

Отец Тимохи Субботина, Михаил, не выдержал пришедшей вдруг в деревню коллективизации. Не нашел общего языка с новой властью да подался с сынами в леса. Там, как люди сказывали, организовал банду да начал лютовать. Оно и его понять можно. Только что бы с Таисией сталось при таком-то раскладе? Вопрос.

Не просчитал что-то в этой жизни Яков. А как тут просчитаешь? Власть новая то один указ напишет, то другой. То дружит она с кулаками, то их истребляет. То за советом идет, то в лагеря высылает. Разве что тут поймешь? Проблема. Да и сам Яков запутался. Может, и правильно Тайка убегла. К ей теперь не прицепишься. Муж – механизатор. Курсы закончил, еще вроде, люди сказывают, и руки золотые. Оно, глядишь, и для Мелеховых когда послабление выйдет. Все ж таки зять из самых что ни на есть бедняков. Может когда и Евдокию-прачку к себе в гости позвать да стопочку с ней распить. Нужно Настене-то подсказать.

– Симка, накрывай на стол, вроде сеструха твоя со всем выводком про родителей вспомнила.

Тайка шла в родительский дом, а ноги-то подкашивались, и руки, которыми прижимала к себе закутанного Кольку, тряслись все сильнее. Как-то примут ее родители? Крутой нрав отца знала дочь хорошо. И могло сейчас случиться что угодно. И сапогом мог запульнуть, и харкнуть вдогонку. И всякими словами ее мужа обложить. Как-то поведет себя Сергей? Ой, страшно, страшно. Может, уж и назад повернуть? А ноги топали вперед. Под руку поддерживал ее Сергей.

– Тайка, не свались. Дай мне сверток с ребенком. А то еще перевернешься.

– Сам скорее перевернешься, забыл, как трактор свой перевернул? – огрызнулась беззлобно Тайка.

– Так то трактор. Механизм – он ведь несовершенный. Видишь, конь у меня высокий какой, да три колеса всего. Вот и переворачивается. Центр тяжести не рассчитали правильно. Но наши ученые сейчас над этим работают. Так что, Тайка, скоро мужем гордиться будешь. Должны вскорости новые машины получить. Выведем нашу МТС в передовые.

– Ой, Сергунька, не до успехов мне сейчас. Вот как попрет сейчас нас батя… – неуверенно протянула Таисия.

– Да не попрет, ты не страшись. А потом, не забудь, тебя два мужика охраняют, – Сергей с любовью поглядывал на жену. До чего ж румяная!

– Ну и ладно, – успокоилась Таисия, – я ж и забыла, что их у меня теперь и впрямь двое. Вот отцу про свой трактор и расскажешь.

Яков стоял на крыльце в накинутом полушубке. Таисия заметила, что на отце парадные штаны и цветная рубаха. Обычно по дому он ходил в исподнем. «Вещи беречь нужно. Нечего по лавкам портки протирать».

Значит, издали увидели, еще и переоделись.

Как же Тайка соскучилась по родительской избе. По просторным сеням, по теплу, по тому, как у отца все было к месту, ко двору.

Зажиточный кулак, это да, советская власть против выступает. А то, что отцу гвоздика никто не подарил! Все своими руками, и дом этот построил, и на скот заработал, и вон пятерых девок поднял. Всех в школу отправил. Два класса церковно-приходской все закончили, а Серафима – четыре. И сам грамотный был, и Настену читать выучил.

– Соображай, дур-р-ра! Или хочешь, чтоб дочеря над матерью безмозглой потешались! – в сердцах кидался он книжкой в жену, когда у той совсем ничего не получалось.

Маленькая Тайка обнимала после заплаканную мать.

– Мамычка, ты ничего, не переживай. Ну давай, гляди, видишь, это буква «А».

– Так букву-то «А» я и сама вижу. А слово-то как прочесть?

– И сама пока только диву даюсь. Мам, да научимся. Фекла, давай помогай матери, чтобы отец не дрался.

В итоге грамоте выучились все. Где кнутом, где пряником.

Таисия с Сергеем остановились в метре от крыльца и поклонились отцу.

– Доброго здоровьичка вам, дорогой Яков Селиванович. И вам, и вашей жене Настасье Александровне, и дочери Серафиме. А также дочерям вашим Фекле, Аксинье и Устинье, – начал свою речь Сергей. Таисия стояла рядом, не в силах взглянуть на отца.

– А у меня дочерей пять, – бодро отвечал Яков. – Еще и Тайка имеется. Что ж ты ей здоровьица не желаешь?

– А Тайка теперича у меня на виду всегда, и я все делаю, чтобы здорова была. Собственно, про это и доложить вам пришел. Да сына своего, а внука вашего Николая Сергеевича, представить вашему вниманию решил, – не растерялся Сергей.

Яков слегка озадачился столь прытким ответом нового родственничка. А парень-то не прост. Палец в рот не клади. И гордость имеет, и голову на плечах. И в обиду вроде никого не дает.

– Ну, так докладывай да показывай. У нас с матерью к этому самый что ни на есть большой интерес. А то остальные дочери, кто депеши отбивает, кто забегает по сто раз на день. Так часто нам и не надо, видать, от работы отлынивает, а от младшенькой, самой что ни на есть любимой, ни ответа, ни весточки. И наплевать, что там думают отец с матерью, почто ночами не спят.

На этих словах отца не выдержала Таисия, разрыдалась, отдала ребенка мужу и кинулась отцу на шею.

– Прости, папычка! Виноватая я перед тобой. А что мне делать было? Как виниться? Думала, пришибешь.

– Пришибешь, – ворчал старик, смахивая слезу. – Много я вас напришибал-то? А было за что! Может, и зря порой поленом-то не стукнул. Ну да ладно. Мальца-то показывай. Да в дом идите. Застудите! Тоже мне родители.

Слезы, объятия, радость нежданная и для отца с матерью, и для сестры Серафимы, а уж про Таисию с Сергеем и говорить нечего.

Уже после обеда со стопочкой самогона, да после того, как Кольку укачали да со стола убрали, Яков с Сергеем стали советскую власть в горнице обсуждать. А мать – Таисию о житье-бытье расспрашивать.

– Ой, мамычка, как и сказать-то? Какое оно, счастье? То ли, о чем мечтала? И не знаю. Уж и забыла, о чем поначалу думалось. Только и слезы лила, и о доме родительском скучала. А Сергей – он хороший, и руки на меня ни разу не поднимал, и жалеет он меня. Наверное, это и есть – любит. А я? Кто его знает. Про Тимоху с дрожью думала, а к Сергею привыкла. Без него жизни своей не представляю. Благодарность у меня к нему большая. За что? А и не скажу. Может, вот за жизнь свою спокойную, за уверенность и в нем, и в его отношении ко мне. Мам, это важно.

Таисия подошла к матери и приобняла сзади. Настена похлопала дочь по руке.

– Взрослая ты, дочка, какая стала. Многое тебе за эти полтора года пережить пришлось. Но что скажу, бабья жизнь – она не сахарная. И у всех у нас и печали много, и слез. Без этого никак. И мужики, они с добром-то редко. Дел у них своих мужских много. А мы как бы под ногами мешаемся да глупости всякие говорим. Это доля наша такая, что раздражаются при нас мужики-то.