Александр Пинский - Слава [litres]

На сухпайке, который мы с собой взяли, сильно же не продержишься, а тут птичий базар рядом. Назначил я повара, был у меня один из бойцов, на ГТСку, повар выбрал 30 гусей голых – их и ощипывать не надо – и в машину. А есть их нельзя, как выяснилось, ни гусей, ни уток, ничего, что на севере живет. Они же кормятся только рыбой, она еще и тухлая рыба, так вот запах тухлой рыбы – это запах этой дичи.

Я, кстати, и медвежатину белую там пробовал, меня угощали, точно с таким же эффектом, абсолютно с таким же. Нерпу вообще есть нельзя, из нерпы едят только печень. Говорят, что она очень полезная, северные народы вроде бы все витамины получают именно из этой печени, они ее много едят, много бьют. А остальное что в ней? Жир они используют освещать яранги. Жир в нерпе жидкий, его топить не надо. Они его в плошку наливают, фитиль зажгли – и отапливает, и горит, и все на свете. И шкуры, идут 100 % в дело. Это и юрты, и одежда из нерпы, всё уходит.

Худо-бедно, но кормились. А потом я смотрю, у меня бойцы каждый день ходят так хорошо поддатые, причем не один-два, а разные все время. Ну я же вертолетом летел, отбирал все с собой – просто ничего взять не могли, я весь груз перешерстил. Я знал, что такая ситуация может быть, что с собой чего-то возьмут. Учинил шмон до нижнего белья – нету и поставить некуда, видно же. Бродил я, бродил, а бойцы ходят, то один, то второй. Ну не то, что пьяные, но видно все же.

Значит, захожу я как-то в нашу электростанцию, стоит этот насос, он же электростанция, ЖЭС-8, были такие. А в этом насосе такой поршень ходит, и цилиндр охлаждающий. Обычный двигатель цилиндровый. А температура в этом цилиндре довольно приличная, высокая. Стоит насос на деревянном настиле, я наступил на настил – обломалась доска. Смотрю – пусто под ней. Не должно ж быть, в тундре ж сидим, на скале, но все равно не должно быть. Я ковырь-ковырь, подлажу, наблюдаю картину: от этого цилиндра внизу приварен кранчик, открытый кранчик, и стоит чайник, и туда капает. Пошел по следу дальше, а что ж капает. Привезли, сволочи, вместо двух бочек солярки две бочки браги, вместо топлива. Заливают брагу в этот цилиндр, она возгоняется и капает. Я их построил, говорю: мужики, вот слово даю, никого не накажу, никаким макаром, кто придумал, скажите? Это ж мысль надо иметь было. Так и не сознались, но это было гениальное решение. Вот такое случилось.

А к моим 30 мне дали четыре автоматчика для охраны. Я спрашиваю: мужики, вы от кого охранять собрались? На этот остров не загонишь никого. На фиг они мне нужны, мне ж еще за ними смотреть, кормить.

– Не, нам положено.

Ну, положено, ладно. Захожу как-то в свою палатку, смотрю – сидит автоматчик у меня в палатке, чего никогда не было. Сидит, весь белый, челюсть отвисла, трясется, и вонища жуткая. Я к нему – ты что тут делаешь? Говорить не может.

Выхожу из палатки, смотрю – следы. А там осталась старая избушка, махонькая, ну, не знаю, метра два с половиной высотой. И когда ветер, он наметает снег, и сравнивает постройки с общей территорией, не видно даже. Я на ГТСке как-то на двухэтажный дом в Норильске так заехал на крышу, пока в трубу не уперся – не понял, что на доме. А под домом, как правило, задувает-выдувает снег, и яма образуется, ну это везде так.

И я понимаю, что произошло. Автоматчик выходит из палатки, идет по этому снегу охранять. А такой морозец, снег хрумкает, а бойцы сбоку смотрят. Под палаткой внизу сидит белый медведь. Услышал, что кто-то хрумкает, ему это стало интересно, он выходит. И вот этот автоматчик подходит к концу сугроба сверху, а медведь внизу из сугроба, и они оба с любопытством смотрят, кто пришел. В результате автоматчик, понятно, полные штаны, и медведь убежал, тоже с желтой дорожкой за собой. Парень кстати, стал заикаться, я его с трудом отправил на базу. Вот так у них состоялась дружеская встреча человека с животным.

Ну и финал этого дела – демонтировали мы эти дизели, четыре их было. Прислали самоходную баржу 20-тонную, мы дизели загрузили в баржу, закрепили. А идти прилично морем, поэтому нам дали к самоходной барже еще и буксир. И с буксиром пришла уже морская команда, с ней капитан-лейтенант во главе, на барже свой начальник, мичман. Загрузились, мы тоже на баржу, пошли.

Только отошли – как задуло, как начался шторм, причем настоящий. Буксир то под нами, то над нами. Винт молотит в воздухе, а мы снизу на него смотрим. Ну, можно перетерпеть, качка плохо, но не смертельно. Часа два мы, наверное, как отошли. Заходит мичман и говорит: «Ребята, а мы тонем».

– Что за радость, Петя?

– Дизель сорвало с крепления, и он бегает, в трюме уже пробил обшивку баржи.

Твою дивизию, мы в этот трюм. А дизель – тонна с хвостиком. И бегает хорошо, его поймать попробуй. А из дырки вода хлещет в полный рост. А на самоходке нет мотопомпы, есть ручная помпа для откачки, ну никто ж не думал, что такие течи могут быть. Я четырех бойцов на эту ручную помпу качать. А что там качать? Она откачивает в три раза меньше, чем льется туда. И баржа так медленно начинает приседать уже.

А все остальные гоняются за дизелем. А как за ним гоняться? Его хоть как-то же тормознуть надо. Начали мы собирать любые предметы, чтобы под него кинуть, чтобы ну хоть как-то там тормознуть. Часов шесть мы за ним гонялись. Поймали. Точнее не поймали – остановили. А качка идет, как качало, так и качает. В общем, часов за 10 мы его принайтовали [11] Морск. закрепили с помощью найтова (веревки). Прим. ред. , поставили на место, все в порядке. А вода ж как была, так и была. Откачались мы с большим трудом. И ведрами черпали, и помпой, как угодно, поставили пластырь, специально заводится брезент, прижимается, ну вроде ничего, часов 12 мы кувыркались.

Вышли, только сели передохнуть, приходит мичман и говорит: «А мы всё равно тонем». Блин. Сволочь, что такое? Пластырь оторвало. Пошли мы опять этот пластырь латать. Латали-латали, еще часов шесть. Залатали. Всё уже, ну никакие. Пришли, попадали, уже и качка эта никуда и никому. А ветер усиливается, качка усиливается, волна выше.

Еще часа четыре мы вот так вот приходили в себя, приходит этот же Петя и рассказывает:

– Ребята, мы все равно потонем.

Я говорю: «Собака, теперь-то чего?»

А он рассказывает, причем правду же рассказывает, что трос между нами и буксиром короткий. Когда небольшая волна, так оно не страшно, а сейчас волна большая, и тросом вырывает просто нос баржи.

Я говорю: Петя, что будем делать?

Петя такой флегматичный: ну что, ну будем тонуть, что будем делать.

Да не хочется ж как-то. И мы приняли решение рубить концы. Вот это флотское – рубить концы – это ж в книжке хорошо рубить конец, а на практике еще одна такая была эпопея, не дай Бог. По нему не попасть, а когда попадешь – оно ж не рубится. Это ж трос, нормальный трос. А потом, я же понимаю, что если рубить концы, значит остаться без буксира, только на движке баржи, который по тихой воде в тихой заводи километра три прошлепает, а по шторму не знаю вообще, куда дойдет.