Александр Пинский - Слава [litres]

Ну, Петя авторитетно доложил, что не обрубим – потонем обязательно. А так есть шанс. Стали мы этот трос рубить… Отрубили – а на буксире даже и не знают, что мы рубим, у них свои заботы. Отошел буксир, они заметили, их перестало дергать. Они остановились, а баржи нету. И тогда этот капитан-лейтенант принимает мужественное решение искать пропавшую баржу. Открытое море. На барже, кроме прожектора на масле, больше ни фига, ну эти сигналы два стоят. Умудрились они нас найти. Подойти невозможно. Вся связь через матюгальню [12] Устройство в виде рупора для усиления звуков человеческого голоса и придания им нужного направления. Прим. ред. . И тогда каплей принимает еще одно мужественное решение. Он понимает, что взять на буксир уже невозможно, это проехавшее дело. Тогда он говорит:

– Я десантируюсь к вам и иду с вами. Буксир идет своим ходом, а мы своим ходом, поскольку я командир и как капитан последним покидаю мостик.

Как он с того буксира влетел на баржу – до сих пор непонятно. Но попал. Откуда-то сверху вниз, но десантировался. Буксир ушел, и мы чап-чап, чап-чап, по этой волне пошли. К концу третьих суток зашли в бухту, всё честь по чести, дизели на месте, стали к пирсу. Дальше была потрясающая картина: первым четыре бойца снесли на берег каплея, которого укачало, единственного моряка в нашей колонне.

А после этого попал я под занавес под испытания: летали мы вертолетом на какой-то мысик маленький. И нас мало туда летело, только офицерская команда была. Чего-то нам там надо было. И как раз в это время шли испытания. Мы были далеко на севере, и, в общем-то, теоретически не должны были попасть, но видно метеорологи не так посчитали ветер, и нас хватануло облако. Так потом три месяца мне кровь переливали в госпитале.

Кстати, когда шли испытания, там был один смертельный номер. Летчики летали и делали забор проб воздуха по касательной в облаке. И одного из них я хорошо знал, капитан Коля, фамилию забыл, время же. Там смысл какой: есть заборные камеры, в момент прохождения по касательной облака он их открывает, забирает пробу воздуха и уходит. И то ли Коля не посчитал, то ли ветер в это время подул, но он попал не по касательной, а зашел в облако полностью самолетом. Вернулся он оттуда, его бегом в госпиталь, прокрутили – лучевая болезнь 1 степени. Его у нас продержали месяц, наверное – просто потому, что он никакой был, вообще не шевелился, желтый лежал, я к нему ходил. За месяц – скелет и кожа, больше ничего. Потому его отправили куда-то на материк, он полгода был в каком-то закрытом госпитале, его там чинили-чинили, чуть-чуть подправили, дали первую группу инвалидности. Он женат был, двое детишек. Жена, как только узнала, развелась сразу же, детей забрала. А он написал рапорт министру обороны с просьбой оставить его служить, потому что ничего другого уже не умеет. В авиацию его не возьмут по здоровью, а больше он ничего и делать не способен, да и здоровья нет. И его вернули к нам. Сделали начальником КДП, это контрольный диспетчерский пункт. Я уезжал, он остался и никуда не собирался заменяться, ему и некуда было, но вот эти следы радиации, жуткие следы.

Ну, и я же с самим Александровым, создателем атомных подводных лодок и директором Института атомной энергии имени Курчатова встречался – встреча была замечательная. Я уже был целый лейтенант, побывал на Новой Земле, и меня послали в командировку в Северодвинск. Что-то мы оттуда отгружали, я не помню. И это было зимой. Самолеты на Новую Землю летали из Архангельска, аэропорт в Архангельске был на острове посреди Двины, Кегостров такой был. Значит, до аэропорта, если ты с вещами, то были саночники, которые за 2 рубля возили твой чемодан, а если без – пешочком до Кегострова.

Собираются пассажиры, обычное махонькое деревянное здание аэропорта. Собрались, сели, улетели. А тут собрались все, и закрылся аэропорт по погоде. И когда откроют – не знают, и назад идти нельзя, потому что не знают, когда вылет. Ну, говорят, сидите, ждите. А где ждать? Там было несколько комнаток для техперсонала, для отдыха экипажей, и нам их открыли.

Захожу – сидит в комнате дед. Ну, старый дед, холодно, замерз. А я ж лейтенант, бравый, в шинельке. Я ему говорю: дед, не боись, мы сейчас чаю организуем. Пошел насыпал чайник, кипятку, стаканы нашел, заварку, прихожу, – дед, садись чай пить.

Еды с собой никакой не было, бутылка спирта была. Ну, это было святое, нельзя возвращаться без горючего. Я ему предложил, он отказался, и я не очень хотел. Попили чаю, потеплело, и в комнате вроде потеплело, дед снимает тулуп, а у него не то пять, не то семь орденов. Я так попритих сразу.

Говорю, извините, может мы познакомимся?

Он говорит: «Ну давайте знакомиться. Я – Александров, институт Курчатова».

Мне стало еще веселее. Я с большой опаской назвал свою фамилию, чтобы не дай бог он не запомнил. Вот таким макаром я с ним встретился.

Возвращение с Новой Земли было еще смешнее. В Питере ж свои ребята, с которыми я учился. И у одного из них приемный отец был начальником МИС балтийского флота. МИС – это морская инженерная служба, и я попросил его сосватать меня, чтобы я вернулся в Питер. В Питере мест не было, и его отчим, я забыл фамилию, очень известный человек был на флоте, нашел мне место службы в Кронштадте.

И с Новой Земли мне уже и направление дали в Питер, в штаб Балтийского флота, в Северобалтийске. Ну, в общем, флотский человек, поплыл себе дальше. Приезжаю я в кадры, сдаю предписание, спрашиваю, когда мне получить предписание и отбыть к месту службы в Кронштадт, а мне кадровик говорит:

– А кто тебе сказал, что тебя в Кронштадт? Нет, вот тебе предписание, едешь ты в Прикарпатский военный округ, никакого тебе Кронштадта.

И я в марте появляюсь в городе Львове. В строительном управлении Прикарпатского военного округа.

– Прибыл я, флотский, в Прикарпатье, и кадровик мне говорит:

– Вот там западная часть Львовской области и Закарпатье. И, кстати, в Закарпатье есть место начальника участка.

– Тогда в Закарпатье, – и меня ходом в Закарпатье.

Приезжаю туда, переговорили с начальником УНРа Гуревичем, посмотрел он мой послужной список:

– В Мукачево поедешь?

– Ну, поеду, что ж не поехать.

– Семья?

– Нету семьи.

– Где жить?

– Ну, откуда я знаю, найдется, на улице не останусь.

– Ну, поезжай.

Забрал меня машиной начальник СМУ, очень симпатичный, толковый мужик. По дороге перетолковали, он мне говорит: слушай, есть сегодня два неприкрытых участка. Жилье надо строить, и мы должны начинать реконструкцию аэродрома. Ты когда-нибудь занимался аэродромами? Отвечаю: я ни жильем, ни аэродромами не занимался, поэтому мне пофиг. Но если с точки зрения чисто инженерной, так я лучше аэродромом занялся бы, все-таки интереснее.