Александр Пинский - Слава [litres]

Я говорю:

– А когда кончится плохая погода, ты мне подпишешь очистку снега вручную – я должен лед сколоть, ты мне подпишешь это?

– Подпишу.

– А дорогу к объекту почистить – подпишешь?

– Подпишу.

Я это все проходил на Новой Земле, все уже знал. А те ребята, которые были первый раз – так, не очень. А это ж полк строительный, требуют выполнения плана. Я собрал все бумажки, к Володе, он мне подписал – и я перевыполнил план первого квартала. По полку пошла молва, приехал какой-то хитрый капитан, выполняет план, ничего не делая. Командир полка был москвич, какое-то у него было среднетехническое образование, то есть никакое. А главный инженер – неплохой мужик, Власов Лёва. Ну, волей-неволей я ж с ними пересекаюсь. Он меня просит: слушай, а ну-ка расскажи. Ну, я, конечно, все ему не стал рассказывать, но так, в общих чертах рассказал. Он говорит:

– А что ж мы, дураки, сидим, столько теряем.

– Ребята, это ж не ко мне, вы ж сидите, я ж не сидел, вот, выполнил план.

Ну а там пошло, объекты в общем-то не очень сложные были, это все было обустройство дивизионов ПВОшных. Гаражи, хранилища. Была полоса, когда я построил штук пять котельных подряд, одну за одной. А котельные имеют такое дурное свойство в руках неумелых кочегаров разваливаться и выходить из строя. Причем особенно когда зима и когда останавливается котельная в гарнизоне – это самое то. Так я научился, собрал мужиков, человек пять-шесть – мы разбирали, собирали, обмуровывали и запускали котел за трое суток, никакими нормами это и близко не предусмотрено. Я насобачился и делал это на раз. Прослыл знатным истопником. Начали все котельные мне давать. Ну давали и давали.

Потом мне подкинули пару объектов в Дудинке, порт. Там, собственно, не столько объекты мне были нужны, как мне нужно было войти в контакт с начальником порта. Дудинский порт – один из самых важных, и мы ему, в общем, не очень-то были нужны, кроме одного: ему надо было перед ледоходом убрать все свои краны, которые стояли в порту, на верхний рейд, потому что их сносило льдом. А лед там из Енисея поднимался до 12 метров, и ледоход шел такой, что рельсы как нитки рвало, в узлы связывало, я это видел, там, где не успевали. И тут ему нужно было много войск, чтобы подняться. А он нам помогал чем? Нам же тоже грузы шли в навигацию, он нам в первую очередь отгружал, он там своими контейнерами помогал, ну, хороший контакт.

Еще мы в Дудинке строили по системе ПРО башню, на 120 метров выше Останкинской. В металле. Мы были генподрядчики, металлоконструкцию закупали, а монтажная организация, по-моему, челябинская «Стальконструкция», они монтировали, все остальное наше. Это был совершенно уникальный объект.

А потом появилась тема Норильского горнообогатительного комбината. Уже устоявшееся государственное предприятие, ну, я думаю, в пятерке лучших, потому что директор комбината имел статус заместителя министра цветной металлургии. А, кроме того, во времена Косыгина, Косыгин специально раз в квартал выделял три дня, никого не принимал, работал только с директором комбината.

Так вот, месторождение никеля находилось под штабом дивизии ПВО. Антенно-мачтовое сооружение, штук пять деревянных бараков, весь штаб дивизии. В Минцветмете сказали, ребята, убирайтесь. Минобороны, как мудрое министерство, сказало – фиг вам. Вы нам постройте новый штаб дивизии, а мы туда переедем, и за свои деньги постройте, – это ж не нам надо, чтобы мы переехали.

И вот тут меня привлекли еще на стадии проектирования. Товарищи военные захотели: во-первых, два укрытых командных пункта, это такие командные пункты, которые делали для округов, огромные арочные здания с двухэтажными планшетами, на которые наносится обстановка в воздухе, с колоссальным количеством оргтехники, и поставили две такие арки. Каждая длиной 72 метра. Посадка на целиковую скалу, даже на трещиноватую не разрешали, потому что она оттаивала, разрушалась, шли просадки. А добраться до этой целиковой скалы – это довольно тяжкая работа. Жилье в Норильске, особенно в начале, где площадь Ленина, улица Ленина, мне рассказывали, строили заключенные – шли с разработкой вечной мерзлоты. Котлованы глубиной до семь-восемь метров, пока не доходили до целиковой скалы. И только потом делали фундамент и строили все.

Во-вторых, казарму на 800 бойцов, хотя их всего было 200, насчитали штаб, штаб дивизии, штаб полка, и получился здоровый двухэтажный штаб. Насчитали столовую на 1500 обедов, это была типовая армейская столовая по всему Союзу, то, что численность 800 – никого не колыхало. Столовая на 1500. И два жилых дома. До этого всё умещалось в пяти бараках. А поскольку всё за деньги комбината, то комбинат осуществлял и финансирование, и проектирование, и контроль за ходом строительства, я работы сдавал уже комбинату.

Куча очень талантливых людей там была. Очень талантливых, очень интересных людей. В Норильске впервые в мире придумали строительство зданий на сваях на вечной мерзлоте. Впервые в мире, аналогов не было. Это сейчас кажется, что это очень просто, ай, подумаешь, как раньше не додумались. Но никто же не задумывался, а они задумались. Они вместо того, чтобы использовать вечную мерзлоту как какую-то опору для здания, ее сохранили, они подняли здание над вечной мерзлотой, и сохранили вечную мерзлоту, и она не растеплялась, и она оставалась твердой, и она нормально функционировала. И главная задача была – ее сберечь, а не убрать, ее убрать невозможно. Вот за это Коляда, кстати, получил Ленинскую премию в свое время. Была масса талантливых проектантов, во всех областях. Не только в строительстве, но в том числе и в строительстве.

И комбинат, сам по себе. Я разговаривал с директором комбината Николаем Порфириевичем Машьяновым, с ним я просто часто встречался. Так вот он мне рассказывал, что на рубль, вложенный в дело, комбинат давал рубль прибыли. И я был потрясен высочайшим уровнем организации работы всего комбината. Об этом можно бы и нужно писать книги, в кино снимать, настолько здорово это было сделано. Диспетчерская служба комбината обладала колоссальными правами и, по сути, решала все текущие вопросы, что позволяло руководству предприятия решать стратегические задачи, не отвлекаясь на мелочи. Другого такого предприятия в Союзе не было. Многое из того, что я узнал здесь, потом пригодилось мне в дальнейшем, во всех организациях, которыми я впоследствии руководил.

Начали мы строительство для штаба ПВОшников с арочных сооружений, поскольку это были самые сложные, самые трудоемкие сооружения. Там я впервые столкнулся с техникой, которую Норильский комбинат мог позволить себе купить. Там я впервые увидел бульдозеры фирмы Caterpillar с рыхлителем, усилие рыхлителя на клыке было 70 тонн, он трещиноватую скалу ковырял как песок, а наши самые мощные на ней только скользили, и ничего не могли сделать. Мне пришлось монтировать крупногабаритные конструкции, потому что пришлось строить линию высоковольтную электропередачи, Р-35, так вот, комбинат мне выделил круповские краны. 48-тонный кран, по площади занимал меньше нашего 7-тонного, автоматически выставлялся, крановщик никаких там аутригеров не крутил, никаких деревянных подкладок не добавлял, и при этом у крана стрела была длиной 70 метров, так что он брал практически любые грузы. А потом, уже когда надо было монтировать опоры, мне дали 100-тонный крупповский кран, вот он эти опоры 44-метровые металлические – он их прям за голову брал, за один раз брал и ставил, а мы своими кранами их в воздухе собирали, в два-три приема. Также мне пришлось столкнуться с таким понятием, как электропрогрев бетона и вообще работа с бетоном в условиях очень низких температур: там минус 40 – это обычная температура, до минус 50 доходило. И как ни странно, была проблема, как не перегреть бетон, потому что когда большой массив бетона, бетон при затвердении выделяет внутреннее тепло от химических реакций схватывания, так называемая экзотермия. Так вот, если температура вырастает больше, условно, 30–35 градусов, вода из бетона начинает испаряться, он не успевает схватываться и превращается в сухой песок или в сухой цемент. И поэтому надо было бороться, с одной стороны, чтобы его не заморозить, а с другой – чтобы он не перегрелся.