Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 2

Столь желанная и столь же пугающая возможность Карлоса для откровенного разговора с братом неожиданно отодвинулась. Не соответствовало ни духу времени, ни чувствам самого Карлоса желание сократить время его пребывания в монастыре, хотя и продлить это время он тоже не хотел. Хотя Хуан приходил к нему во все предназначенные для посещения дни, его постоянно сопровождали то дон Мануэль, то дон Балтазар, то оба вместе. Эти весьма поверхностные и легкомысленные молодые люди мало заботились о том, что долго не видевшие друг дуга братья имеют многое сказать один другому, что не предназначено для постороннего слуха. Напротив, они полагали, что своими визитами оказывают своим менее состоятельным родственникам большую честь.

В их присутствии разговоры ограничивались подробностями похода и событиями семейного характера. Получит ли дон Балтазар желанную должность, отдаст ли донна

Санча свою руку в бесценный дар дону Белтрану Виваресу или дону Алонсо де Гирону, и убьёт ли отвергнутый жених своего более счастливого соперника — от обсуждения этих и подобных вопросов Карлос безмерно устал. Его интересовало только то, что касалось донны Беатрис… О чём он некогда позволил себе мечтать, надеясь завоевать её склонность? Ведь ей, наверное, никогда не приходило в голову хоть на миг допустить мысль о том, что она пусть в малейшей степени не согласна с требованиями своего опекуна, который предназначил ей Хуана.

Карлос теперь не сомневался, что она скоро по достоинству оценит брата и научится его любить, если может быть сейчас ещё не любит. И ему доставляло горькую радость осознание того, что он не напрасно принёс свою жертву. Обольстительную чашу восторгов любви он, едва притронувшись к ней, отодвинул в сторону, другой опустошит её до дна. Его радость за брата соседствовала с острой болью, но эти муки были уже не так невыносимы, как несколько месяцев тому назад. Рана, которая казалась ему смертельной, постепенно заживала, и скоро о ней будут напоминать только рубцы…

Велики и вдохновенны, но и устрашающе печальны были владевшие им мысли. Из всех ежедневно обсуждаемых с монахами тем, главной была тема первосвященнической роли Христа и невозможность повторения Его совершённой, единой и исчерпывающей крестной жертвы.

Эти сами по себе прекрасные истины приносили для тех, кто решался их принять, страшные последствия. Ведь полное признание этих истин превратило бы служение алтаря и жертвоприношение мессы из высшего акта христианского поклонения в отвратительную хулящую Бога и извращающую человека непростительную ложь. Монахи из Сан-Исидро с каждым днём приближались к этому выводу. И Карлос был в идущих впереди рядах. Робкий в поступках, в своих мыслях он был весьма бесстрашен. Для него было потребностью мыслить и рассуждать, его быстрый и острый ум не мог ограничиваться поверхностными размышлениями, то, что его интересовало, он должен был исследовать до конца.

Но что касается монахов, то принимаемое ими сейчас решение было очень важным и для повседневной жизни. Ему было суждено превратить свет, которым они наслаждаются, во всепожирающий огонь. Их руки, которые сейчас пытались удержать этот огонь под сосудом, должны были у этого огня обгореть. Ничто не могло спасти их от потерь, позора и гибели, если они зажгут от этого огня поднятый над престолом светильник. «Лучше будет, — говорили себе братья, — покинуть богатые поместья и селения. Ведь это ничего не значит в сравнении с совестью, которой не в чем будет упрекнуть себя перед Богом и перед людьми. Давайте уйдём и найдём защиту в другой стране, правда, как изгнанники, но зато как верные свидетели Христа, что ценой изгнания купили возможность свидетельствовать о Нём перед людьми».

Этот план нашёл в общине многих приверженцев, хотя многие и возражали, не из-за потери суетных богатств, но из-за трудности исполнения этого плана и из-за опасностей, которым, решившись на побег, они подвергли бы других. И вот теперь монахи собрались на торжественный капитул, чтобы обсудить этот вопрос, и если возможно, принять окончательное решение. Разумеется, Карлос не имел права присутствовать на капитуле, хотя друзья обещали позднее обо всём ему рассказать. Карлос очень волновался. Пытаясь успокоиться, он вышел на прогулку в прилегавшую к монастырю апельсиновую рощу.

Стоял декабрь, и очень редкая для тёплого климата этих мест изморозь пала на землю. Каждую травинку украшали алмазы. Проходя по лужайке, Карлос сметал их, и они исчезали бесследно, будто никогда и не сияли в лучах зимнего солнца. Он сравнивал эти сверкающие искры с красивыми, притягательными, но лишёнными глубокого содержания религиозными воззрениями, в которых он был воспитан. Они должны пасть, и если он окажется настолько слабым, что будет их обходить, то лучи Божественного сияния всё равно растопят их, и они исчезнут. К чему печалиться? Разве не будет продолжать светить солнце, и небеса, как воплощение вечной любви и верности, разве не будут сиять над его головой? Он хотел смотреть ввысь, не под ноги. Забыть то, что осталось позади и стремиться вперёд, да, как он этого хотел. Сердце его вознеслось в страстной молитве, он молился о том, чтобы такая сила была дарована не только ему, но и всем, кто разделял его убеждения.

Когда он свернул на тропу, которая вела обратно к монастырю, он увидел, что навстречу ему идёт его брат.

— Я искал тебя! — сказал дон Хуан.

— Я всегда тебе рад. Почему же так рано? Да ещё и в пятницу?

— Не знаю, чем пятница хуже четверга! — засмеялся Хуан, — ведь ты пока не монах и не послушник, и не настолько связан строгими правилами, что не можешь поздороваться с братом, не спросившись господина настоятеля!

Уже который раз Карлос замечал, что после возвращения с поля сражения Хуан весьма фривольно рассуждает о церковниках и церковных правилах. Он ответил:

— Я связан только общими правилами дома, которым подчиняется каждый воспитанный гость. Сегодня братья собрались на капитул, чтобы обсудить свои внутренние проблемы. Я не могу ввести тебя в дом, но лучшей гостиной, чем эта, мы внутри стен не найдём.

— Да, я и не хочу другой крыши, чем Господни небеса, и я не признаю застеклённых окон и железных решёток. Если бы я оказался в заточении, то через неделю бы умер от тоски по воле. Я пришёл сюда в необычный час, чтобы избавиться от общества наших замечательных, но достаточно надоедливых и назойливых кузенов, ибо я смертельно устал от их комплиментов и праздной болтовни, и мне надо рассказать тебе, брат, ещё тысячи вещей.