Дебора Алкок - Испанские братья. Часть 1

Когда Карлос подошёл ближе, он подумал, что никогда не видел этого человека. Его костюм был сшит по образцам моды северных областей. Из всего этого Карлос заключил, что этот человек чужой, который возможно из любопытства знакомится со зданиями соборов в Севилье.

Он ещё не дошёл до собеседников, которые стояли к нему спиной и, вероятно, рассматривали длинный ряд уродливых красных и жёлтых санбенито. «Могли бы найти более приятные предметы для созерцания, чем эти свидетельства греха и позора, которые доказывают, что те, кто их надевал — жалкие евреи, мавры, богохульники и колдуны — закончили свои дни в унизительном позорном покаянии», — подумал Карлос.

Незнакомец обратил особое внимание на один из балахонов, с виду самый большой. Его необычайно большие размеры обратили на себя внимание Карлоса. Однажды он уже читал надпись на нём, и теперь вспомнил её содержание, потому что в ней упоминалось любимое имя Хуана «Родриго». Надпись гласила: «Родриго де Валеро, кавалер из Лебрихи в Севилье, лжеапостол, который доказывал, что его послал сам Бог». Когда он неслышной походкой стал подходить, до его слуха долетели торопливые слова доктора Лосады, который, не отводя взгляда от жёлтого санбенито, говорил своему спутнику: «Да, сеньор, и граф де Нуера, дон Хуан Альварес тоже».

«Дон Хуан Альварес…» — какая могла быть связь между именем его отца и мерзостным предметом, который они рассматривают? Что мог знать этот доктор о том человеке, о котором так мало знали его дети? Карлос, ошеломлённый и побледневший от волнения, остановился. Таким его и увидел доктор, когда он случайно повернулся в его сторону. Если бы доктор не проявил самообладания, он сам бы был немало напуган. Неожиданное появление человека, о котором только что шла речь, само по себе неприятно, тем более, если то, что говорилось о нём или о его близких, может стать опасным для жизни, если будет услышано.

Лосада вполне владел собой, произнеся обычное приветствие. Он спокойно спросил, его ли ищет сеньор дон Карлос, если да, то он надеется, что причиной этому не является недомогание кого-нибудь из членов благородного семейства.

Для Карлоса было облегчением сказать, что болен ребёнок его кузины, и мать этим весьма обеспокоена.

— Вы окажете нам большую услугу, если согласитесь сразу же прийти. Донна Инесс в большом беспокойстве.

Пообещав прийти, доктор повернулся к своему спутнику и почтительно извинился, что так скоро должен его покинуть.

— Притязания больного ребёнка не должны остаться без внимания, — ответил чужеземец. — Идите, сеньор доктор, пусть Бог благословит Ваше искусство.

Благородная осанка и обходительность речи чужеземца произвели на Карлоса впечатление. Какое он проявил понимание в отношении чужого больного ребёнка! Они вскользь взглянули друг на друга и разошлись, не подозревая, что их тропы ещё в этой жизни пересекутся.

Странное упоминание имени отца наполнило сердце Карлоса непонятным беспокойством. Он знал достаточно для того, чтобы значительно поколебалась вера в непогрешимость отца. Что, если ему предстоит узнать что-нибудь ужасное и необъяснимое, ну, например, что его судьба связана с судьбой разоблачённого еретика? В принципе, проклятое искусство магии и чародейства не так сильно отличалось от вполне легальных действий алхимиков, и необузданный в своей дерзости учёный легко мог перейти от одного к другому. У Карлоса появились основания считать, что его отец увлёкся алхимией, а может быть посвятил себя ей. Да, ему уже раньше приходила мысль, что найденное Эльдорадо окажется ничем иным, как философским камнем! Ибо кто получал возможность делать золото, мог по праву считаться открывателем Эльдорадо. Но в этот период внутренняя жизнь Карлоса была до того напряжённой, что все его мысли возвращались к этому. Поэтому он от всего сердца с тоской желал, чтобы тайна отца перешла к нему.

Суетной человек! То золото, которое он хотел иметь, и которое было ему так необходимо, нужно было искать в менее недоступном месте и уж никак не с помощью философского камня!

Карлосу стоило многих усилий и времени, чтобы избавиться от мыслей, возникших в нём после нечаянно услышанных слов Лосады. Наконец ему это удалось, вернее сказать, ясные глаза и обворожительная улыбка донны Беатрис сделали это за него.

Между тем известно, что за каждым сном следует пробуждение. Иногда по незначительному поводу развеиваются прекраснейшие видения, в которых мы играем роль могущественнейших повелителей и королей.

— Племянник дон Карлос, — сказал ему однажды дон Мануэль, — не пора ли тебе подумать о тонзуре [15] Тонзура — выбритое место на макушке, знак принадлежности к католическому духовенству. ? Ты давно достаточно учён для твоего ордена, а в богатом доме скоро позаботятся об ужине.

— Очень верно, дядюшка, — побледнев, ответил Карлос, но я ещё не достиг канонического возраста.

— Но ты можешь добиться диспенсации [16] Диспенсация — акт, отменяющий применение закона к данному лицу в данном случае. .

— К чему такая спешка? Ещё есть время.

— Это не так непреложно. Я слышал, что пастор в Сан- Лукасе одной ногой стоит в могиле. Приход богатый, и я думаю, что знаю, куда надо обратиться за протекцией. Смотри, чтобы не убежала от тебя корова, пока ты ищешь верёвку!

С этими словами дон Мануэль удалился. Гонсальво до сих пор молча сидел на другом конце открытого дворика на диване, казалось, всецело углубившись в чтение первого романа на испанском языке под названием «Лацарилло Тормес». В этот миг он разразился неудержимым судорожным хохотом.

— В чём причина твоего веселья? — осведомился Карлос, устало обратив к нему свои большие печальные глаза.

— Ты сам, амиго мио! Своим видом ты можешь рассмешить даже самого мрачного из святых в кафедральном соборе! Вот он — живое воплощение отчаяния и безысходности! Поднимись с колен, мой милый! Чего ты хочешь? Ты хочешь иметь желаемое, или навсегда упустить свой шанс и потом сидеть и плакать, что, дескать, было не суждено? Ты хочешь быть церковником или мужчиной? Выбирай, ибо быть и тем, и другим невозможно!

Карлос не ответил. У него просто не было на это сил. Каждое слово Гонсальво шло из его собственного сердца. Может это был голос великого искусителя, а он этого не понимал?

Карлос ушёл в свою комнату и накрепко запер двери. Впервые в жизни он почувствовал острую необходимость побыть наедине с собой. Слова дядюшки были для него холодящим душу откровением. Он слишком хорошо знал себя, знал, к чему горячо и страстно стремилось всё его существо — конечно, это была не сутана священника! Нет! Перед Божьим алтарём назвать своей донну Беатрис де Лавелла или — умереть!