Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— Моему братцу лучше бы оставить своих проституток, потому что мне нужны папские войска, а мой отец рассчитывает, что их поведёт Хуан, — молвил архиепископ Валенсии и повернулся, чтобы уйти.

— Что, ваше превосходительство, в городе какие-то беспорядки?

Он поколебался, но в конце концов всё-таки ответил:

— Скажите мадонне Адриане, чтобы нынче не выпускала мою сестру на улицу. В Борго собралась толпа дураков — толкуют, что в таверне убили девушку, распяли её, как Христа на кресте, и теперь все думают, будто это евреи, изгнанные из Испании, приносят жертвы дьяволу.

День был жаркий, но я всё равно почувствовал, как по моей искривлённой спине пробежал холодок.

— Распяли? — переспросил я, и сам удивился тому, как спокойно прозвучал мой голос.

— Подавальщицу из таверны изнасиловали, а потом перерезали ей горло. Причём руки её были раскинуты и пригвождены к столу ножами, вонзёнными в ладони. — Чезаре раскинул руки, словно смуглый Христос в церковном облачении. — Обыкновенно на такие вещи не обращают внимания. Проститутки и подавальщицы из таверн погибают часто. Но сейчас у нас появились испанские евреи, на которых можно свалить вину, вот чернь и стала толковать, будто это жертва дьяволу.

— А ведь была ещё торговка фруктами, которая недавно была убита на рынке, — добавил я. — Я слышал, что её убили тем же способом. Растянули руки, пригвоздили их, а потом перерезали горло.

Чезаре пристально поглядел на меня, в его тёмных глазах зажглось любопытство.

— А какое до этого дело вам, мессер Леонелло?

— Ровным счётом никакого. — Я надел камзол и начал его зашнуровывать. — Но я сомневаюсь, что тут замешаны евреи. Они слишком благодарны за то, что в Риме им дали приют, и не стали бы затевать здесь ничего дурного.

— Разумеется, это не евреи, — фыркнул Чезаре. — Но как бы то ни было, скажите моей сестре и этой золотоволосой хохотунье моего отца, оставаться дома. Я не хочу, чтобы они столкнулись с какой-нибудь распалённой толпой. — Он провёл рукой по впадине в своей золотисто-рыжей шевелюре — легчайшему намёку на тонзуру клирика. — Если Хуан в ближайшее время не вернётся из борделя, я сам поведу папские войска, разобью несколько голов и заставлю всех недовольных разойтись по домам.

— Это как раз то, что вы, ваше преосвященство, и собирались сделать с самого начала, — молвил я. — Вы предпочитаете самолично разогнать толпу недовольных, чтобы поставить это себе в заслугу перед Его Святейшеством. И сейчас вы ищете здесь герцога Гандии лишь для того, чтобы потом Папе сказали, что вы сделали всё возможное, чтобы его отыскать.

Губы Чезаре Борджиа растянулись в ледяной полуулыбке.

— А вы умны, маленький человек-лев, — сказал он и мог бы сказать что-нибудь ещё, если бы не вопль, раздавшийся из дверей, к которым он стоял спиной.

— Леонелло! — вдребезги расколол жаркую тишину разъярённый женский голос. — Во имя святой Марфы, что вы делаете с моей говяжьей грудинкой?

— Signorina Cuoca, — приветствовал я высокую чернобровую фурию с разгневанным лицом. — Как не ко времени.

— Она предназначалась для сегодняшнего ужина! — закричала Кармелина, показывая на мою большую, облепленную жужжащими мухами мишень, всё ещё слегка покачивающуюся в безветренном воздухе. — Она должна была быть насажена на вертел и поджарена!

— Считайте, что я сделал в ней проколы, чтобы облегчить ваш труд. — Я скромно поднял руки. — Но благодарить меня не нужно.

Она пробормотала какое-то венецианское ругательство и хотела было в ярости пронестись мимо меня, но потом заметила прислонившегося к стене галереи Чезаре Борджиа и его стоящего у самых дверей телохранителя.

— Ваше преосвященство, — пробормотала она и присела в запоздалом реверансе.

— Да полно вам. — Он взмахом руки велел ей подняться. — Это лучше любой комедии. Мессер Леонелло, вас нужно от неё спасать?

— Прошу извинить меня, — начала было Кармелина, но Чезаре не обратил на её извинения ни малейшего внимания. На прощание он лениво махнул мне рукою и исчез так быстро, словно его ветром сдуло. Микелотто послушной тенью исчез вместе с ним.

Кармелина меж тем уже поспешила осмотреть мою импровизированную мишень.

— Грудинка испорчена, разорвана на куски, вы только посмотрите на эту шкуру! По меньшей мере, тридцать дырок, теперь мясо ни за что не удержит свои соки... — Но теперь, когда Чезаре ушёл, я стоял совершенно неподвижно, постукивая носком сапога по трещине в напольной плитке. Тук, тук, тук.

Ещё одна женщина была пригвождена к столу ножами, вонзёнными в ладони. Первой была Анна, второй — торговка фруктами на рынке, о которой, я, правда, смог узнать очень мало. А теперь ещё и эта.

Одна, как я уже говорил себе раньше, могла быть случайностью. Две — совпадением. Но три!

Опять перед моим мысленным взором мелькнул третий убийца Анны, тот, что был в маске. Кем бы он ни был.

Я повернулся и двинулся к висящей в арке части говяжьей туши, из-за которой Кармелина подняла такой шум. Хождения туда-сюда по лоджии во время моих часовых упражнений в метании ножей вызвали ноющую боль в моих сведённых судорогой мышцах. Мне ужасно хотелось широко расставить ноги и побежать, что избавило бы мои кости от дальнейших болей, но в присутствии другого человек я не стану этого делать. К тому же Кармелина Мангано становилась пикантно хорошенькой, когда кричала на меня, как сейчас, так что я пойду, как ходят люди высокие.

Кроме того, у меня к ней были один-два вопроса. Лучше её хоть в этот раз умаслить, а не выводить из себя.

— Я приношу вам свои извинения за испорченную говядину, Signorina Cuoca. — Она продолжала осматривать грудинку. — Но неужели вы ни словом не похвалите моё мастерство? Восемь ножей из десяти попали в промежутки между рёбер, причём все на одной линии, строго один над другим. Не каждый день увидишь такое зрелище.

— А вы вообще больше никогда ничего не увидите, если продолжите устраивать набеги на мои кухни в поисках мишеней. — Она начала выдёргивать ножи из мяса и бросать их мне.

— Вы слышали? Убита ещё одна девушка. — Ловя один за другим брошенные ею клинки, я тут же их вытирал. — Так же, как эта ваша подруга, что торговала фруктами. Как, кстати, её звали? — На самом деле я отлично знал, как её имя.

— Элеонора. — Кармелина перекрестилась. — Она, в общем-то, не была моей подругой. Мы просто перекидывались с ней на рынке парой слов. Но она всегда оставляла для меня самые лучшие фрукты. Она знала, что я выброшу все хоть чуть-чуть помятые персики, и всегда приберегала для меня только те, к которым невозможно было придраться...

— А теперь так же погибла ещё одна девушка. — Я прислонился к балюстраде. — Как вы думаете, это дело рук евреев?