Илья Клаз - Белая Русь [Роман]

Дверь приоткрыл Окрут и, не ожидая разрешения гетмана, вошел. Радзивилл недовольно покосился.

— Прости, ясновельможный. Два гонца прибыли. Один из-под Быхова, другой из Кричева.

— С чем прибыли? — гетман приподнялся на локте. — Веди по одному.

Вести, которые принесли гонцы, были дурные. Быховский сообщил, что наказной гетман Иван Золотаренко посадил на байдаки и челны пять сотен казаков и отправил их водой к Могилеву, а полковник Василь Золотаренко, брат гетмана, да Тимофей Аникеев пошли с пешим и конным войском берегом. Другой гонец поведал, что князь Трубецкой еще в конце января вышел с войском из Вязьмы к Брянску, а теперь находится под Кричевом, в пятидесяти верстах от Могилева. Таких вестей гетман Радзивилл не ждал.

— Зови пана Гонсевского! — приказал Окруту.

Когда хорунжий явился, гетман объявил ему:

— С востока движутся к городу москали, с юга — черкасы. Завтра сниму осаду и отойду к Борисову. Что да почему, полковникам не говори. Им знать пока нет надобности.

Гонсевский был озадачен всем происходящим. Рушились планы, которые были задуманы на лето. Отходя от Могилева, придется отвести войско от Полоцка и Витебска. Необходимо поспешно уводить обозы с харчами и артиллерийскими припасами. По всей вероятности, войско королевское будет собираться под Менском, ибо, как доносят лазутчики, армия князя Шереметьева устремлена на Вильню. Вступать в бой с князем Трубецким гетман не решился. Во-первых, Радзивилл не знает, сколько ратников у Трубецкого. А по-другое, не рискнет подставлять спину черкасам.

Гетман был хмур. Второй раз ему приходится уходить от русского войска. Нет, он не страшится боя. Он хочет сберечь полки для будущих сражений. Ибо ждать свежих подкреплений нечего. Сегодня их нет у короля. Надеяться на ландскнехтов нечего тоже. Наемному войску необходимо платить. А денег у казны — шиш. В прошлом году папа Иннокентий X обещал пятьдесят тысяч талеров. В январе распутный и дряхлый старец почил в бозе. В казне Ватикана не оказалось ни одного шелега, чтоб похоронить святого отца. И похоронил папу за свой кошт некий монах.

— С утра отходить будем? — спросил хорунжий.

— Как управимся, — гетман прищурил глаз и повторил: — Как управимся…

Едва занялся рассвет, войско Радзивилла было поднято. Пикиньеры еще не знали, куда их поведут. Поговаривали о новом штурме вала, с тревогой и недоверием поглядывали на город. Когда драгуны и гусары стали покидать посад и уходить за большой вал, стало ясно, что штурма не будет. По приказу Радзивилла Окрут взял пятьдесят пикиньеров и отправил их к пушкарям за паклей. Они же прикатили бочонок смолы. Пикиньеры навязали пыжи, облили их смолой и насадили на дреколье. Окрут приказал зажечь пыжи и показал на хаты посада:

— Палите!

Пыжи густо чадили и жарко пылали. Капли горячей смолы падали на землю, и пикиньеры несли пыжи на вытянутых руках. Они подбегали к хатам и совали их в соломенные крыши. Сразу же потянуло удушливой гарью.

Тотчас узкую посадскую улицу огласил истошный бабий крик:

— Па-ажа-ар!..

Возле одной из хат мужик уцепился за факел, выбивая его из рук пикиньера. Воин пнул мужика сапогом в живот. Мужик, отскочив в сторону, схватил в сенях вилы и ринулся на пикиньера.

Издали заметив потасовку, Окрут выхватил саблю и вместе с пикиньером бросился к хате.

— Схватить собаку! — приказал Окрут.

Разъяренный мужик ударил вилами по пике и выбил ее из рук воина. Метнувшись к Окруту, вонзил вилы в его грудь. Выронив саблю, Окрут свалился со стоном. В тот же миг мужика пронзила пика.

Могилевский посад большой и тесный. Около трехсот хат стоят одна возле одной. Узкие улочки пересекают посад от большого к малому внутреннему валу. Живет в хатах разный люд: обедневшие ремесленники, подмастерья, мелкие торговцы, похолки шановного панства и даже бывшие куничники, которым удалось перебраться в город и заняться промыслом.

Запылали посадские хаты, перебрасывая пламя с одной улицы на другую. Тяжелый сизый дым, словно пушистое одеяло, медленно плыл к центру города, потом поворачивался в сторону Днепра и полз к Луполову. Широкие языки малинового пламени поднимались за дымом, то гасли, то разом вспыхивали гудящей, жаркой стеной. Из посада бежали люди за вал, в поле. Иные торопились укрыться за малым валом, куда огонь переброситься не мог. В огне гибло имущество и скот, который с воем, лаем и кудахтаньем носился по улицам, ища убежище.

А за большим валом длинной, колыхающейся змеей уползало по шляху войско гетмана Януша Радзивилла.

Мая первый день 1655 года выдался погожим. В лазоревом небе до рези в глазах ярко светило солнце. В этой бездонной, прозрачной голубизне неутомимо пели жаворонки. На деревьях монастырских и панских садов набухали почки, и через день-два яблони выбросят нежные, бело-кремовые лепестки. Приднепровский луг укрылся сочной молодой травой. И потому больнее было смотреть, как дымились пепелища ремесленного посада. Люди хмуро стояли в тех местах, где были хаты, ворошили дрекольем золу, словно хотели увидеть или найти что-либо из пожитков, не тронутое огнем. Но из-под углей выворачивали черепки посуды да кое-где находили почерневшие в огне топоры или вилы.

Алексашка прошел посад и спустился к Днепру. Возле воды сел на валун, нагретый солнцем, смотрел, как возле самого берега юрко вертелись мальки пескарей, тычась острыми головками в мелкий белый песок.

Алексашка сбросил пропахшую потом рубаху, снял капцы и до колен закатил штаны. Ступил в воду. Она была холодной, и у Алексашки сперло дыхание. Но все равно стал мыться. Мелким песком потер ноги, начал умывать лицо. Послышалось Алексашке, что кто-то окликает его. Поднял голову и оторопел. На противоположном берегу Днепра стоял всадник. Поблескивал островерхий шлем, на луке, поперек седла, лежала пика, «Воин!.. Русский воин!..» — заколотилось сердце.

— Смерд! — кричал всадник.

— Чего тебе? — отозвался Алексашка.

— В городе войска нет?

— Панского нет… — кричал Алексашка. — Отряд воеводы Воейкова стоит…

— Спасибо за доброе слово!..

Всадник повернул коня. Алексашка взобрался на валун и ахнул: в версте от берега увидал войско. Начал поспешно обуваться. На ходу натянул рубаху и бросился опрометью в город. Пулей влетел на крыльцо дома, где жил воевода. Воейков вышел навстречу.

— Какие вести принес?

— Государево войско под городом! — задыхаясь от бега, выпалил Алексашка.

— Где видал?

— За Днепром, на лугу.

— Добро разглядел? Не перепутал? — и приказал слугам: — Коня!

На колокольне Успенской церкви звонарь тоже увидел войско. Он несколько раз дернул веревку большого колокола, и над Могилевом покатился гулкий звон. Потом звонарь бросился по лестнице, оглашая двор хрипастым криком: