Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

Южин пришел на заседание расстроенным, и причиной тому была Таня, вернее, письмо, которое она получила из деревни.

Таня попросила Михаила Ивановича прочитать это письмо, и он был немало озадачен категоричным утверждением «могучего Васи», что Ленин и есть «первейший шпион кайзера Вильгельма» и что «ноне» надобно решить, кто в России победит — «немцы или мы, русские…».

— Как ты думаешь, Танюша, мы с Марией Андреевной похожи на шпионов?

— Не-е-е, — пропела девушка.

— А ведь мы с Лениным заодно.

— Ну-у-у? — изумилась Таня.

— Хочешь, — продолжал Южин, — я сам напишу ответ твоему Васе?

— Но-о-о, — согласилась она. Таня «нокала» во всех случаях жизни. — Сделайте милость.

— Ох, опять «милость». Не делаю я никаких милостей, я тебе не помещик. Моя мать была такой же, как и ты, по чужим домам белье стирала.

— Но-о-о! — поразилась Таня. — А вот вы все на свете знаете, — и, поразмыслив, добавила: — Как мой Вася.

Из деревни письма приходили редко, и писал их от имени ее неграмотных родителей все тот же Вася.

И вот теперь это новое письмо. Да, оно небезобидно. Сильно еще влияние эсеров среди крестьян, если верят они подлой, грязной клевете. Клевета эта, как уже было известно, распространялась все больше и больше. Некоторые из большевиков были настроены более оптимистично: в деревне не решается судьба революции. Михаил Иванович, Ковылкин, Плаксин были другого мнения: они предложили разъехаться по заводам.

— Совет третьего созыва должен быть нашим. За железнодорожников я спокоен, — заявил Степан Ковылкин. — В нашем комитете дела идут по-большевистски. — Этот рабочий парень был уже признанным лидером саратовских железнодорожников.

— И это все? — спросил Антонов.

— А чего же еще? — вопросом ответил немногословный Ковылкин, вызвав всеобщий смех.

— Что ж, — резюмировал Южин, — пожалуй, мы пойдем. Я — в войска, Антонов — на завод «Жесть». Словом, по своим боевым местам, товарищи! Меньшевики и эсеры сделали свое дело — предали рабочих. А мы должны показать, кто выразитель интересов пролетариата.

В эти дни «Известия Саратовского Совета» писали:

«Подведены окончательные итоги выборов в Совет рабочих и солдатских депутатов третьего созыва. Было избрано 320 большевиков, 103 веера и 76 меньшевиков. Большевистская фракция в рабочей секции увеличилась до 164 членов, в военной — до 156. От меньшевистской партии в рабочую секцию прошло 72 человека, а в военную лишь 4. Эсеры потеряли 7 мест в рабочей секции и 200 мест в военной».

«Пленарное собрание Совета избрало руководящий орган. От большевистской фракции в исполнительный комитет прошло 18, от эсеровской — 5 и от меньшевистской — 4 человека».

«Состоялось заседание военной секции вновь избранного Совета рабочих и солдатских депутатов… Председателем президиума военной секции избран подпоручик большевик В. Соколов».

«На заседании исполкома состоялись выборы в исполнительное бюро Совета рабочих и солдатских депутатов. В его состав вошли 5 большевиков, 2 меньшевика и 2 эсера. Председателем исполнительного бюро был избран В.П. Антонов-Саратовский, товарищами председателя — большевики М.И. Васильев-Южин, П.А. Лебедев и эсер Понтрягин»,

Октябрь семнадцатого года был дождливым и ветреным. Тучи низко шли над Волгой и словно стремились удержаться за нее косыми линиями дождя.

Южин второй день не выходил из дому: перемена погоды уложила его в постель, вызвала тяжелые приступы кашля и головную боль.

Наглотавшись пилюль, которыми лечила его Мария, Михаил Иванович лежа писал статью для «Социал-демократа»: «В революционном воздухе России пахнет грозой. Все невольно инстинктивно чувствуют приближение решительных событий…»

Вошла Таня. Вид у нее был озабоченный.

— Что случилось, Танюша? — спросил Южин.

— Тут к вам пришли…

— Так приглашай.

— Не могу… Мария Андреевна не велела.

— Ничего, ничего, я хорошо себя чувствую. Очень прошу тебя, разреши гостям пройти ко мне.

Против такой просьбы Таня устоять никак не могла. Вошел Федоров, начальник городского штаба Красной гвардии.

— Здравствуй, Саша. Что-то срочное?

— Владимир Павлович Милютин приехал. Спрашивал, можно ли к вам.

— Ну конечно же.

Владимир Павлович Милютин работал теперь в Москве, был на Шестом съезде снова избран в ЦК, и его приезд в Саратов, несомненно, можно связать с близкими событиями, о которых писал сейчас Южин.

— Погоди, Саша, я сейчас оденусь.

Таня взбунтовалась не на шутку. Она ссылалась на дождь, на наказ Марии Андреевны, на все что угодно. И наконец, стала в дверях, заявив категорически:

— Не пущу…

Она сказала это так решительно и комично, что Южин не выдержал — сдался.

— Ладно, Саша, веди сюда Милютина. Видишь, я под арестом. А ты, — обратился он к Тане, — готовь на стол: гость с дороги.

Южин подробно рассказал Милютину о положении в Саратове, о настроении рабочих и солдат, о большевистском исполкоме, в который вошли и старые знакомые Милютина по «Маяку» — Плаксин, Лебедев, Венгеров, Бабушкин.

Заметив, что Милютин отмалчивается, Васильев спросил прямо:

— Зачем пришел, Владимир Павлович?

— Поддержат ли саратовские рабочие и солдаты Петроград, если там вспыхнет восстание против Временного правительства?

«Ясно! ЦК не сидит сложа руки». И Васильев ответил твердо:

— За большинство саратовских рабочих и солдат местного гарнизона я ручаюсь. Больше того, я не ручаюсь, что солдаты не поднимут независимо от Петрограда стихийного восстания в ближайшее время. Уж очень хотят домой. Затяжка войны, июньское наступление и мятеж Корнилова крепко настроили солдат против Керенского и соглашательских партий.

Он не стал говорить о том, что солдаты в самые критические и спорные моменты требуют к себе товарища Васильева, что даже меньшевики и эсеры нередко просят его о помощи, если у них не ладится разговор с солдатами.

— В Петрограде, — рассказывал Милютин, — такое же напряженное состояние. Ленин настаивает на немедленном выступлении, однако значительная часть членов ЦК против.

— Ленин, конечно, прав. Если мы не хотим, чтоб поднялось стихийное движение, осужденное, быть может, на неудачу, мы должны стать во главе его.

Милютин хорошо знал твердый и решительный нрав Михаила. Он знал и другое: Южин всегда объективно оценивал положение.

— Хорошо, — сказал Милютин, — я сообщу ЦК партии о настроении Саратова.

Таня получила очередное письмо из деревни. «А про то, что Ленин — шпион, брехня вышла. Он и есть, стало быть, за всех бедняков…»

— Это твой Вася пишет? — спросил Южин.

— Но-о-о, — с гордостью ответила Таня.

Слухи ползли по Саратову самые певообразимые. Московская улица, где помещалась дума, была запружена народом.