Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

— Да как же так? Ведь Мария Андреевна мне родная. Как же я в глаза Михаилу Ивановичу посмотрю? Что делать?

Таня выбежала на улицу. Угол Московской и Приютской как будто ощетинился: и баррикады, и штыки юнкеров. Странно, Таня почему-то не замечала этого, когда бежала с Валюшей. А теперь огляделась, и вдруг стало жутко, почувствовала холод.

Она повернула в сторону Волги. Вооруженные юнкера вели к реке какого-то мужчину. Уж не туда ли и Марию Андреевну? Вдруг — бах-бах!

— Ложись, девчонка!

Стреляли по думе… Стреляли из орудий…

Но Таня, не помня себя, продолжала бежать…

Южину было ясно, что прекратить обстрел думы будет нелегко: разъяренные гибелью своих товарищей артиллеристы не подчинились приказу и решили штурмом взять думу… Особенно возмущал их юнкер-пулеметчик, который вел огонь с колокольни церкви.

За Южиным прислали автомобиль — нужно ехать к пушкарям. Как разговаривать с солдатами, если юнкера не прекращают вести огонь?

— Солдаты! Товарищи! — выкрикнул Южин. — Не забывайте, что там, в думе, сейчас не только враги наши, но и простые обманутые люди. Там дети! Глупые мальчишки-гимназисты! Неужели вы способны открыть по ним огонь? Вы меня знаете. И я говорю вам: не стреляйте! Если это произойдет, я сам пойду туда. Тогда стреляйте в меня.

Артиллеристы знали: этот слов на ветер не бросает.

— Ладно, — сказал усатый фельдфебель, — будь по-твоему. Но если через двадцать минут они не сдадутся, разнесем думу — это я тоже тебе обещаю.

— Что делать? — спросил Марциновский.

— Я пойду туда, в думу, — ответил Южин.

— Вы? Зачем?

— Выведу оттуда людей.

— Но ведь их обстреляют! Им не простят того, что они первыми открыли стрельбу.

— Знаю. Но другого выхода нет.

— Тогда возьмите нас.

Южин шел по Московской. Рядом были старые товарищи — Кирилл Плаксив, Абрам Марциновский.

Михаил Иванович, конечно, вспомнил Москву, университет. Что-то общее было с тем, что происходит сейчас… Правда, сейчас все значительно сложнее. А вот и его дом… Хоть бы одним глазком взглянуть, как они там — Мария, дочка, Таня.

Большевики вошли в думу. Хотя около них суетился какой-то меньшевик и кричал: «Это депутаты. Они неприкосновенны!», Южин понимал, как чешутся руки у юнкеров, обезумевших от злобы и страха.

Чертков, бледный и явно перепуганный, пытался, однако, держаться важно.

— Непрерывное заседание думы продолжается. Слово предоставляется представителю большевиков.

Южин весь вспыхнул от гнева.

— Слушайте, вы, не ломайте комедию! Я предлагаю вам не условия сдачи, а возможность спастись. Оставьте здесь все оружие и немедленно выходите на улицу. Впереди пусть построятся в ряды юнкера и офицеры, а за ними все остальные. Малейшее промедление погубит вас.

Южин смотрел на это сборище и вдруг явственно увидел: прямо на него наведено дуло пистолета.

Мария пыталась было заговорить со своими стражниками,

— Куда вы меня ведете?

— Приказано доставить на пароход.

«Хотят сделать заложницей», — подумала она.

Волга катила свинцовые волны. Судоходство уже прекратилось, но несколько утлых суденышек сиротливо прижимались к причалу.

Там, в городе, перестали стрелять. Было тихо.

— Зачем вести меня на пароход? Ведь вон в городе уже бой кончился.

Мария даже не предполагала, какое впечатление произведет эта фраза на юнкеров.

— А ведь верно, — прохрипел один из солдат. — Тут ее кокнем? Чего возиться.

И вдруг душераздирающий крик:

— Эй, вы, солдатики, бегите скорей! Там большевики за вами гонятся!..

Мария ахнула: да ведь это Таня!

— Спасайтесь! — запыхавшись, кричала она

Мария уже овладела собой.

— Нет уж, приказано, так ведите.

Солдаты совершенно растерялись.

— Да черта ли в ней? Кто она нам? Пошли, братцы, а то верно попадем в переделку.

Мария без сил опустилась на скамейку, и рядом с ней плюхнулась ревущая взахлеб Татьяна.

Южин смотрел на дуло пистолета. И вдруг резко бросил:

— Молодой человек, уберите пистолет. Вы мешаете мне говорить.

На юнкера прикрикнули, и он опустил оружие. Кто-то тихо спросил Южина:

— А можете вы гарантировать нам безопасность?

— Вчера мот бы, сегодня — нет. Солдаты не желают прощать вам бессмысленного кровопролития. Обещаю лишь следующее: я пойду впереди. Будут стрелять в вас, убьют и меня. Думаю, солдаты не сделают этого.

И, улыбнувшись, добавил:

— У меня с ними отношения дружеские…

Он шел впереди огромной колонны людей. Уже растаскивали баррикады, уже рассыпались мешки с фруктами, и кто-то крикнул: «Братцы, поедай баррикаду!» По всей Московской улице стояли с винтовками в руках рабочие и солдаты. Как побитые шли за Южиным думцы.

Вдруг взвился истерический крик:

— Стой! Стой!

На лафете орудия, размахивая револьвером, стоял артиллерист с воспаленными, красными глазами.

Южин понимал: достаточно одного выстрела, одной искры…

Он подошел к артиллеристу.

— Убери револьвер, товарищ. Мы с тобой не будем стрелять в безоружных. Правда? Убери и уйди с дороги. Твое оружие еще пригодится.

Пламя в артиллеристе потухало медленно. Процессия стояла в ожидании.

— Стой, стой! — уже не сказал, а выдохнул артиллерист. — Ах вы сволочи… В нас стрелять?..

Васильев обнял солдата, и они пошли рядом. Процессия двинулась за ними.

А над Волгой, над страной, над всем миром звучали слова из холодного осеннего Петрограда:

— Товарищи! Социалистическая революция, о которой мечтали большевики, свершилась!

Столица праздновала Первомай.

Мария стояла на Красной площади возле небольшого деревянного помоста, украшенного алыми полотнищами. Кипела, бурлила Москва, точно огненно-красное море…

Михаила она не видела с утра — у начальника милиции в дни праздников особенно много дел — и пришла сюда с дочкой.

Мария оглянулась: где Валюта? Держать ее на руках было тяжело, дочь это знала: мама перенесла тиф.

— Не беспокойтесь, Мария Андреевна, мы здесь.

Ну конечно же это Надежда Константиновна Крупская. Валюта была у нее на руках и так нежно обвила ее шею, что Мария улыбнулась.

— Что вы, Надежда Константиновна, она ведь тяжеленная. Вон какая вымахала…

С Надеждой Константиновной Васильевы встречались часто. Особенно сблизила их опера. Михаил Иванович стремился использовать каждый свободный вечер, чтобы утолить свою давнюю страсть театрала. Ах как мало этих свободных вечеров…

Однажды в ложу Совнаркома зашел Владимир Ильич. Он не успел к началу и приехал ко второму действию «Князя Игоря». Михаил Иванович взял Валюту на руки.

— Вот стул, садитесь, Владимир Ильич.

— Что вы. Ни в коем случае… — сказал Ленин. Но девочка уже устроилась на руках отца и, не отрывая глаз, смотрела на Ильича…