Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Сутки солдаты провели на холоде в окопах, засыпанных снегом. Влажный северо-западный ветер сметал снег в огромные сугробы, переметал дороги в низинах. К вечеру на позиции пришла подмена, и замёрзшие бойцы отправились отогреваться на фольварк. Колька и Иосиф ввалились в дом, где было уже тепло, Ефим успел протопить печь, но сейчас в доме его не было. Солдаты сняли и развесили на просушку смерзшуюся одежду, нашли у печи завернутую в бушлат еду. Сразу сели есть, закопчённый чайник с остывшей водой поставили в печную духовку. Ели молча, понемногу отогреваясь. Постепенно завязался разговор.

Мрачный Иосиф отвечал Кольке односложно и разговорился только тогда, когда разлили по кружкам чай:

— Что случилось, Иосиф? Со вчерашнего дня ты вроде как не в себе? Опять, что ли?.. Давай-ка, друг, сбрось с себя это наваждение. Что ты в самом деле…

— Я бы рад, Колька, да вот только как? Дела мои всё хуже… Снова душат во сне видения, никакой жизни нет.

— Опять к тебе Рябой приходил? — Колька нервно рассмеялся и оглянулся.

— Зря ты смеешься, и не смей панибратствовать с ним. Какой он тебе Рябой?

— Иосиф, извини, не хотел тебя задевать, да и как мне его называть? В нашей деревне его между собой потихоньку так и звали — Рябой. Расскажи, что тебе привиделось, может, легче станет.

— Хорошо бы, чтоб отпустило, а то тоска такая навалилась, хоть в петлю. Так даже и этого мне нельзя. Понимаешь, он все ближе ко мне, я уже чувствую, как его руки ощупывают мои плечи. Он разговаривает со мной во сне, как с маленьким мальчиком, каким я приходил в гости к его детям, в его дом. И я становлюсь тем мальчиком и не могу не отвечать ему. Позапрошлую ночь, только я улегся, он и явился. Во френче, с трубкой. Я лежу, а он ходит, говорит со мной, а в мою сторону не смотрит, как будто меня не видит, но знает, что я где-то здесь и слышу его. Говорит:

«Ну здравствуй, тёзка. Так ты мне письмецо и не написал, хоть прошлый раз обещал. Все надеешься, что не найду тебя? Найду, найду, мой мальчик, не сомневайся. Напиши мне пару строчек о себе, я тебе и помогу. Ты-то, небось, взводный летёха, а вот твой дружок детства Василий уже воздушной дивизией командует. Напиши мне, переведу тебя в штаб фронта, а то и поближе, легче будет служить, глядишь, и выживешь. Так и будешь молчать? Скажи что-нибудь. Помнишь, как ты с младшей сестрёнкой любил приходить к нам в гости, сидел у меня на коленях? Напиши мне, где сейчас служишь. И как теперь твоя фамилия? Прежнюю-то тебе родители, наверное, сменили. Батя твой знатный был подпольщик. Как сестрёнку-то твою зовут, запамятовал я что-то. Не говоришь, ну, я у жены спрошу.

— Как же, дядя Иосиф, ты спросишь тетю Надю, ты же убил её?

— Ну вот, тёзка, уже хорошо… Ты заговорил со мной. А с чего ты взял, что я убил её?

— Я слышал, как взрослые говорили, что ты, дядя Иосиф, застрелил её из маленького пистолетика.

— А кто, кто говорил об этом? Скажи мне! Надо записать… Где мой красный карандаш?

— Дядя Иосиф, дядя Иосиф, не записывай, я не знаю. Не знаю я, не знаю!

— Ты, мальчик, не знаешь, зато я узнаю. Ты лучше скажи, как твою сестру зовут, имя-то осталось прежнее?

— Не спрашивай, не скажу тебе ни за что.

— Ну, как хочешь, спрошу у Светланы, они играли вместе, она-то имя сестрёнки твоей не забыла. Ты мне только письмецо напиши, с номером твоей полевой почты. Я пришлю за тобой человечка, обязательно пришлю. Сестру-то Маша звали? Отвечай?

— Не скажу ни за что, прочь уходи… Прочь!»

Иосифа била нервная дрожь, руки ходили ходуном, и, чтобы справиться с этим, он крепко сцепил их перед собой.

— Колька, ты понял, он почти подобрался ко мне. После этого сна я в холодном поту соскочил с нар. Помнишь, я тебя разбудил? Ты еще спрашивал тогда, почему я так кричал во сне?

— Послушай, друг, выброси эти сны из головы. Какое дело Сталину до тебя?.. Лучше забудь все это, никому не говори…

Колька с тревогой смотрел на белого как мел Иосифа.

— Наивный ты, Николай, он сначала найдет меня, а потом сестру и убьет нас. Ведь он приказал убить даже двух тёток отца, которые его ни разу не видели, да и в Москве никогда не были. Слышал, сегодня старший лейтенант Черепня приходил, комбата битый час пытал, разнюхивал что-то? А особисты просто так не приходят. Знаешь, я ведь теперь спать боюсь, он во сне выпытывает, где я служу. И не думать о нём не могу, он все время в моих мыслях. Я как будто притягиваю его гонцов. Что делать — не знаю. Застрелишься, начнут разбираться, поймут — что-то здесь нечисто, вычислят фамилию, найдут и сестру. Жаль мне сестричку, а как ее защитить, как спрятать, не знаю. — Иосиф тяжело замолчал, склонившись над кружкой остывающего чая.

Ввалились с мороза сменившиеся батарейцы, и стало не до разговоров, тем более таких…

Солдаты ложились спать в мрачном настроении, их не радовало даже то, что спят в этот раз в тепле и сухости. А тут ещё Ефим всех переполошил, вскочил, начал матрац перетряхивать.

— Клоповник развели тут наши сменщики. Не заснём, заедят. Вытрясать надо.

— Ефим, ты в комнате-то не тряси, выноси на мороз, там выбивай. Сейчас и мы за тобой. — Колька собрал в охапку постель, сунул босые ноги в сапоги и выскочил на улицу, следом за ним побежали и остальные. Полностью от клопов таким макаром не избавились, но всё-таки полегчало, кровопийцы жрали служивых уже не так свирепо.

В остальном ночь прошла спокойно, никто не поднимал их по тревоге и не ломился на постой. Колька был в своем обычном ровном настроении, Иосиф выглядел подавленным.

— Что, Иосиф, неужели опять ты всю ночь со своим знакомцем проговорил? — вполголоса спросил Колька. — Лица на тебе нет.

— Да… Опять приходил. Теперь он знает, на каком фронте я служу. Он очень хитрый, стал расспрашивать о службе, говорил о Рокоссовском, Василевском и Коневе… Тут-то я и проговорился насчет Черняховского и что стоим мы под Гумбинненом. Как он смеялся, похлопывал меня по плечу, хвалил и обещал, что очень скоро меня найдёт его человек. И ты знаешь, Колька, он сделает это. Он всегда доводит до конца то, что задумал. Отец всегда говорил, что дядя Иосиф самый последовательный и упорный из руководителей партии.

— Успокойся, Иосиф… Пусть Ефим расспросит комбата, что хотел от него Черепок. Мало ли тем у него для разговоров, то самострелы, то сумасшедшие перебежчики, болтуны да анекдотчики… А может, просто водки выжрать решил. Давай есть, и будем готовить обмундирование, после обеда опять в окопах мерзнуть.

Солдаты доели все, что осталось со вчерашнего дня, подсушили одежду, валенки подлатали, натянули на себя все, что могло помочь согреться в окопах. Ефим воротился, когда солдаты уже собирались выходить из дома. Иосиф обрадовался и стал расспрашивать о новостях из штаба полка, а Колька все торопил с выходом, обещая завести Ефима на кухню и договориться о хорошей кормёжке. По дороге, улучив момент, когда Иосиф ушел вперёд, Колька сказал: