Валерий Золотухин - Болезнь… (Дневники)

– Он что, не знал?

– Ну как не знал. Знал, конечно, он оказался садистом. Так ведь нельзя понять человека. Например, у человека нет чувства юмора. Ведь вы априори не знаете, что у него отсутствует чувство юмора. Вы с ним разговариваете, рассчитывая на понимание, а его нет и не может быть, и он в этом не виноват. Он может обидеться, оскорбленным себя почувствовать. Человек, у которого есть совесть, не может себе представить или предположить, что у другого ее нет. Так вот у него ее не было. Когда я отдернул руку и посмотрел… эти пять игл… на солнце и налиты гноем… гнойной жидкостью. А рука пухнет. Я говорю, мужики, везите меня в санаторий, и мне их жалко срывать с рыбалки… они тоже заплатили… да и не в деньгах… Так он, этот инструктор, полчаса не мог завести мотор. Я от боли в полуобморочном состоянии… нас отнесло течением… к рыбакам. Я им машу, кричу. Что такое? Я объясняю, они – а это дракон. Возьмите этого дракона и телом его помажьте это место. Оказывается, он с гноем выделяет из себя нейтрализующую какую-то жидкость. А он его выбросил. Он оказался драконом. Человек-дракон. А… видите, вы куда уже повернули как писатель. В конце концов, меня лечил весь санаторий. Все женщины ухаживали за мной, жалели, а женщины от жалости к любви… быстро переходят. В Рязани женщины не говорят люблю, а я тебя жалею. Так вот меня жалел весь санаторий. Почему Этуш и попросил меня поймать ему дракона.

– А инструктор что?

– Его директор уволил… по моей наводке. У него, очевидно, не первый раз. А если бы это случилось в мае, я бы умер.

– Да, сюжет, спасибо.

– До свидания, до завтра… до следующего сюжета. Я теперь буду готовить.

– Я не знал, что Ю.К. Борисова страшно боится змей. Я был увлечен ею. Она отдыхала с мамой, с сыном. Ванька его звать, кажется.

– Не знаю, я с ними не знаком близко, хотя в детстве, после «Идиота», был влюблен в нее, ну так, по-мальчишески.

– Я тоже… так вот страсть к активному, в движении отдыху погнала меня в горы, и я на шел змею, змейку… нашел бутылку, брошенную туристами, и эту змейку загнал в бутылку… загнал туда несколько пиявок. И иду с этой бутылкой по пляжу. И так издали, ну метров с пяти, может быть, показываю. «Ю.К., – говорю, – посмотрите, какая прелесть». И вдруг она вскакивает, знаете, так сразу… вертикально и с диким ребячьим визгом как побежит. Я потом страшно извинялся. Ну, она поняла, конечно, что я без злого умысла, без хулиганства, знаете, как некоторые бросают ужей, мышей. Она, конечно, поняла, простила. Ее фамилия на Б, а моя на А, и наши почтовые гнездышки, как вы догадываетесь, рядышком. Каждый день она вынимала из своего гнездышка вот такой толщины почтовый конверт от мужа. Были у них отношения нежнейшие.

Вчера Глаголин звонил Любимову. Разговор пренеприятнейший. «Почему не играете Высоцкого? Соберите худсовет и пришлите мне протокол. Я хочу знать, кто что говорил. Может быть, они и «Медею» не хотят играть… Никакого Смехова, пусть «Дом» играет Золотухин. На хуй Овчарова. Салтыков-Щедрин никому не нужен сейчас». И т. д. Овчаров его больше всего взбесил. Опять у Глаголина был повод напиться. Собирался Любимов звонить мне. «А что я ему могу сказать?» – «Чтоб убирали Глаголина». При разговоре присутствовал Боровский и не сказал, блядь, что… «если они в таком виде сыграют «Высоцкого», я уйду из театра», что это его убедительная сила подействовала на худсовет. Слава Богу, что я на нем не был.

А теперь я в театре жду 15-ти часов, когда мне принесут деньги на храм. Лиссабонское посольство. Какую-то расписку я им должен, очевидно, дать.

Тарнапольскаяв антракте. – Хочешь, скажу шутку (или на ушко): ты – гений.

Играл я действительно весело.

Да, она глухая часто.

Завтра ехать в Арзамас.

Смирнов Александр Петрович, Елена Дмитриевна, его жена. Это посол в Португалии, а его жена родилась в Б. Истоке. Услышала, что я в Б. Истоке церковь строю, и вот посол (об этом я узнал, спросив: «А вы, собственно, кто?» – «Я посол в Португалии». Я чуть язык не проглотил и привстал в «смирно». Завтра они придут на «Годунова»)… так вот этот посол принес $ 500. Я ему расписку написал, книжки подарил.

С фирмой «Роника»… интересные дела можно закрутить. Для благотворительного концерта – вырученные средства пойдут на приобретение медикаментов в Голландии. Медикаменты пойдут исключительно на лечение тюремно-заключенных. Лечить всех надо, и преступников тоже. «Роника» может купить у театра тысячу книг по цене 5G00 руб. И на этом концерте продавать их по 15000 руб. Навару в 10 миллионов.

Договор о сотрудничестве Театра на Таганке с корпорацией «Роника». 1. Сколько? 2. На что?

7 октября 1994

Пятница, молитва, зарядка, кофе.

Спал с уколом с половины десятого. Встал в седьмом часу. Мне звонили, рыжая записала информацию, но будить (молодец) не стала. А информация следующая, что сегодня я уезжаю за двумя миллионами в г. Арзамас. Взять афиши с собой. Поезд 90, 6-й вагон, отчаливает в 0.34. Это значит, что после спектакля я заскочу домой и не надо везти в театр всю амуницию. Полторы странички текста в «21 км» я всё-таки написал. Взять с собой обе главы. И подумать, подумать. Сегодня у меня «Борис Годунов». Спаси, Господи!

– У гинеколога чуть не родила. Кровь пошла, будто снова девушкой меня сделали. Та даже удивилась. Муж не живет со мной, любовника нет. Крови давно уж нет… и т. д.

Она как-то стала заправлять кровать, положила свою подушку, сменила пододеяльник… ушла в комнату и долго сидела, тихо плача. Сначала – не понял причину внезапных слез… одну половину застелила, другую не надо… никто не ляжет рядом. Одна. Господи! Как жалко всё: и бедную жену мою, и себя. «Женщиной не была, а уж помирать скоро». Это из дневника 1987 года.

Да нет, подводный массаж я таки сделаю сегодня, чего бояться-то. «Небось, не простужусь», – как сказал бы мой Павлушка.

О.А. – Да, она глухая часто… как ни позвоню, что-то невнятное… еле языком.

9 октября 1994

Воскресенье.

И всего-то два дня не писал, а случилось-то? Дедом стал, наконец-то. Внученька у меня родилась… весом 3 кг 900 г, ростом 52 см. Вот еще перевернулась очередная страница. Слава Богу! И как будто всё в порядке и с матерью, и с малышом. А узнал я об этом в театре от Бориса Глаголина. «Вас можно поздравить, B.C. – Первая мысль (тщеславие – самое большое уродство психики) – премию дали, наградили… стал перебирать в уме – за что? Что я сделал выдающегося? – Говорят, у вас внучка родилась». И я перекрестился, слава Богу. Новорожденный дед. Не так обидно стать дедушкой, как спать с бабушкой. Это первое.

Второе – мы перенесли «Годунова» на нашу старую сцену, и хоть народу-публики было не густо… игралось хорошо (хотя мне не очень из-за присутствующей в зале Демидовой). Принимали в конце, как в лучшие времена. Берег я голос. И сберег.