Абрам Мапу - Сионская любовь

— Может, и права ты. От сей знатной особы узнаем лишь жалкую долю нашу. Из-за детей молчу, язык проглатил. Хорош сын — люби его, плох — терпи!

Ахан стал сетовать Матану на негодного сына, что отцом помыкает. Судья озадачен, задумался.

— Возьми в толк, Ахан, — говорит Матан, — величие сына твоего — как свеча, что горит средь бела дня в комнате за закрытыми ставнями. Откроешь их, ворвется свет — и не видно свечи. И велик будет позор и твой, и Хэлы, и Азрикама. Если невмоготу терпеть унижения, утешься тем, что мне еще гаже. Я отомстил Хагит, да сладость мести вкушал лишь минуту, зато долгая жизнь отравлена горечью: ведь я сам надоумил тебя погубить дитя доброго ко мне Иорама и изгнать не сделавшую мне зла Нааму. А кого преступления сии вознесли? Твоего сынка! Пламя жжет нутро, днями хожу, как в воду опущенный, и ночной покой позабыл.

Выслушав, Ахан покаянно заломил руки.

— Что я наделал! Хоть злодейка Хагит мучила меня и Хэлу, да сын наш кровный, в доме Иорама воспитанный, хуже гадюки жалит нас и морит ядом. А Нааму вспоминаю — и сердце от жалости и страха сжимается. Кто знает, что будет впереди? — запричитал Ахан.

— Вот видишь, Ахан, иного не дано нам: должны молчать и молчать! — сокрушенно сказал Матан.

Не обманывал судья. Потерян он и несчастен. Как тень ходит среди людей, и никто не знает, какая беда его душу гложет. Каковы дела, что числишь за собой в прошлом, таковы и страхи в настоящем. Что толку от сокровищ, у Иорама украденных и подальше от людского глаза спрятанных, коли их страшно на свет вытащить?

Амнон живет в доме Иорама, и все его любят, кроме Зимри. Тот любезен и льстив, но держит камень за пазухой. Азрикам так сказал ему: «Пастух этот, Амнон, весьма опасен, ибо отвращает от меня сердце Тамар. И я жду твоей помощи». Зимри следит за Амноном и обо всем, что увидит и услышит, докладывает Азрикаму, рассчитывая на щедрое вознаграждение.

Амнон идет путем ему предназначенным — набирается мудрости. Тамар мечтает о нем. Иядидья дал ему в услужение мальчика по имени Пура. Хороша жизнь Амнона, но неловко быть на хлебах у хозяина, ведь каждый день доставляет Пура снедь с кухни Иядидьи в комнату наверху.

Как заведено, по праздникам, субботам и дням новолуния — начало месяца — Азрикам гостит у Иядидьи. Вот собрались за столом хозяин и домочадцы: Иядидья, справа Тейман, напротив Азрикам и Зимри. Подоспел Амнон и тоже уселся. Завязалась беседа.

— Со значительными и замечательными словами обратился к жителям Сиона пророк Исайя, сын Амоца, — сказал Иядидья, — а ты, Амнон, сердцем слышишь эти слова.

— Ха, любой горожанин отлично понимает проповедника у городских ворот, — сказал Азрикам.

— Разве это так просто, Азрикам? — возразил Иядидья, — не всякая душа внемлет, не каждое сердце думает. Как ты полагаешь, Амнон?

— Среди предсказателей Иудеи Исайя лучше всех передает слово Господа, — начал Амнон. — Лишь заговорит пророк, и речь его могучим орлом воспарит в синем небе, и слова — орлиным крылом рассекают воздух и звенят в нем, а помысел — оком орла сверлит душу. Внемлешь пророку, как самому Богу. Глагол его тверд, как алмаз, и, как кремень высекает огонь гнева, и пламя вырывает из тьмы грехи и пороки, и кара за них неотвратима. Но вот гнев уступает место милости, и уста пророка источают мед и воздают хвалу достойным ее. Исайя возвещает людям волю всесильного и всемогущего, карающего и щадящего, гневного и милостивого Господа, что сидит на престоле творения. А вокруг трона толпятся верные серафимы, готовые лететь в любой конец света и донести до суда Божьего, что доброе и что злое творится вокруг. Страны и народы, стариков и младенцев, грешников и праведников — всех видит Господь. Заслушаешься Исайю, великого предсказателя сионского! — торжественно закончил славословие Амнон.

— А мы тебя, Амнон, заслушались, так замечательно ты говоришь, словно пишешь! — восхищенно воскликнул Иядидья.

— Для множества народа вещает пророк, да лишь одно ухо из тысячи чутко слышит, и немногие уста складно и чисто повторяют. Ты и нас поучаешь, — сказал Тейман.

Лишь Азрикам промолчал, подумав про себя: «Пророку внемлют, пока говорит, а будут ли слышать его, когда умолкнет?»

В другой раз за праздничным столом Иядидья вернулся к делам минувшим.

— Амнон, дорогой, я не забыл, как спас ты от верной гибели любимую нашу Тамар. Я не вполне отблагодарил тебя и посему приготовил достойное вознаграждение, что будет отягощать мою совесть, покуда не примешь его. Согласись, уступи, милый Амнон! Почитай эту награду выкупом за душу Тамар. А от Азрикама тебе причитается виноградник и поле. Прими дары и прими в расчет, что и о собственном благе подумать надо, — взволнованно сказал Иядидья.

— Не гневись, мой господин. Я ничего не возьму. Я лишь прошу быть мне щитом, как и прежде, и это — лучшая награда, — ответил Амнон. «Отделять важное от неважного — зрелого ума свойство, которым редкий юноша обладает» — с почтением подумал Иядидья и не настаивал.

Время идет своим чередом. Миновала осень, за ней — зима. Тамар по-прежнему мечтает о возлюбленном, а сердце того тянется к девушке, да только втайне.

Как-то были дома одни Тейман и Тамар. Вернулся Амнон.

— Здравствуй, Амнон, — приветствовала вошедшего Тамар.

— Здравствуй, госпожа.

— Чем ты удручен?

— Исайя, сын Амоца, вещал о грозящих Иудее бедах. От зоркого глаза не укрылись трещины в стенах города Давида, слишком велики числом и шириной. Пророк встревожен, не убыла ли сила защитников твердыни. Слова Исайи взволновали Амнона, — ответил за того Тейман.

— Бог всесильный, защитник города Давида, видит и хорошее и дурное. Однако, Тейман, знай: как и прежде, войско Сиона несокрушимо, — сказал Амнон.

— Согласен, сильна, как и прежде, наша рать, ибо в минуту беды ангелы Божьи слетят с Небес на горы и холмы Сиона и будут нам в помощь, — сказал Тейман.

— Если сочтет Бог, что не хватает нам воинов, то силой Небес защитит нас. К счастью, нет в этом надобности. Только покажется вражье ашурское войско — весь народ поднимется, и стар и млад. Оборонят люди родную землю, вскормившую их материнской грудью и щедро плодами одаряющую от колыбели до смертного одра. Встанут на защиту родины землепашцы и пастухи, городские труженики и искусные ремесленники, а служители Храма коэны и левиты благословят людей от имени Господа. Даже надзиратели над народом, что, порой, теснят его в мирные дни, в грозный час опасности станут в общий ряд. Соберется народ под водительством воевод и сбережет породившую и вскормившую его землю и помазанника Божьего защитит.

Вот и я, как услышу над Иерусалимом глас тревоги из уст сына Амоца — и уж дух и тело мои готовы к бою. Клянусь, и лук и стрелы, и меч и копье, и конь боевой подо мной — вместе дело геройства свершим. Огромным множеством, как туча саранчи, соберутся воины в Царском поле под водительством самого Господа. Широкие красные струи оросят родную землю. И моя кровь вольется в тот поток, и некому будет горевать о бедном, лишенном надежды юноше, — торжественно и скорбно произнес Амнон.