Абрам Мапу - Сионская любовь

— Вон она в саду, бедняжка. Бежит от меня и жалости не принимает.

— Еще день потерпи, и призовем к ответу: пусть скажет свое желание, ведь ей уж восемнадцать!

Тем временем Зимри, следуя замыслу, вошел в сад. Тамар, держа в трепетных руках послание Амнона, глазами вбирала драгоценные строки. Она читала письмо, а Зимри читал знаки девичьего сердца на лице ее. Уходит гнев, возвращается любовь.

Появляется Маха с кувшином в руках, протягивает его Тамар.

— Стой, госпожа! — вопиет Зимри, — не прикасайся к вину, пощади себя, ты во цвете лет!

Тамар испуганно подняла глаза на спасителя, а тот уж рядом с ней.

— Цела и невредима, госпожа? О, я кажусь помешанным! Пусть так, главное, кувшин не почат, и госпожа жива! Слава Господу — он милосерден к дому Иядидьи!

— Зимри, говори ясней!

— Ясно вполне, но не хватает слов. Кто пишет письма, тот над словами господин. Красноречивым пером скорописца Амнон скрывает злые помыслы сердца. В клочья порви письмо, на землю вылей вино и забудь навеки Амнона! Прости, я прям и неуклюж в словах.

— Амнон в моей душе не робкая травинка, что ветер твоих вздорных уст легко поднимет в воздух и унесет. Зачем гневишь меня? Из сердца моего не вырвешь Амнона, скорее вырвешь сердце. Твой язык — орудье клеветы!

— О, как я глуп! Дьявол подстрекнул меня к чужим заботам прилепиться. Разве осудит тебя ближний, если любишь себя больше, чем его? За наивность заплачу сполна! — в полном отчаянии вскричал Зимри.

— Ты прав, ты не умен, коли порочишь Амнона передо мной. В сердце твоем — пропасть ада. Замыслил меня туда столкнуть, утопить во мраке преисподней, погубить и не открыть источник зла! Желаю знать, кто и каким орудием намерен жизни меня лишить!

— Вели сердцу быть алмаза тверже и слушай, госпожа. Помнишь ли, как посылала меня к Амнону с упреками и наставлениями, чтоб я усовестил его и вернул тебе? Вместо навязчивых нравоучений я избрал иное средство — хитрость. Стал сетовать ему, что вот, ты, якобы, изгнала меня из дома без вины, по прихоти пустой, и заступится просил. Амнон велел Пуре принести побольше вина. «Пей, Зимри, сладким вином горький вкус обиды отобьешь», — сказал мне Амнон. Я выпил, и Амнон стал пить, греша, ибо не истекли тридцать дней зарока. Но я — молчок.

Он усердно налег на вино. Потом говорит: «Странно, что тебя обидела Тамар, но еще большее диво, что и моя участь не легче. Мы оба изгнаны, — сказал он с дрожью в голосе, — я безродный простолюдин, Авишай купил меня младенцем, вырастил, сделал пастухом. Моя доблесть и красота вознесли меня к благородству и богатству. Тамар полюбила меня, и я ответил любовью вельможной и богатой девице. Иядидья не посчитал меня достойным дочери. Рискуя жизнью, я разыскал в Ашуре и выкупил Хананеля, за что и унаследовал его сокровища. Счастливый, приготовился к хорошему — деньги умножать и жить среди вельмож. Завидуя моему золоту, Тамар переметнулась к другому жениху. Каково? Забыла, что я более не пастырь овцам, и сам не робкая овечка!»

Теперь, Тамар, внемли тому, что присовокупил к своему рассказу Амнон: «В Иудее думают, что Иерусалим столица мира, а жители его — факел для блуждающих во тьме народов. Ха-ха! Я тоже ошибался, пока не побывал в Нинвэ. Это город красоты и силы, велик он и непобедим. Там мудрецы Востока, всеведающие звездочеты, кудесники, строители и полководцы. Нельзя познать их премудрость разом, но осознать величие мне по плечу. Пусть, восхваляя одно, я унижаю другое, зато, восхищаясь, я возвышаюсь сам! Должны мы не бояться, а радоваться Санхериву. Вот тебе моя рука, Зимри! Довольно быть слугой господ, становись господином моих слуг!» Таковы слова Амнона.

Тут, госпожа, я и подумал: «А не замыслил ли Амнон какое зло?» И хитро спрашиваю, что нам готовит царь ашурский, и не ждет ли Иудею судьба порушенного Шомрона? Амнон отвечает: «Ты уж сам сказал. Однако, не болтай об этом у городских ворот. Санхерив сотрет Сион с лица земли. Не пощадит ни грозных боевых коней, ни трепетных ягнят, ни суровых воинов в черных кольчугах, ни их нежных белых голубок». Я вновь вопрошаю: «А что с твоей славной голубкой станется?» И слышу ответ: «Славная моя голубка не достанется врагу!»

Тамар просияла.

— О, этого довольно, — счастливо воскликнула она, — Амнон не разлюбил! Только бы слова твои утренней дымкой не рассеялись, а большего мне и не надо, любезный Зимри!

«Слушать она желает все, а слышит лишь то, что желает» — подумал он.

— Лучше мне ослепнуть, госпожа, чтоб не видеть ликования там, где место слезам. Или сладок тебе обмана мед?

— Отчего не умеешь, как ангел Божий, добрую весть принести? Сердцу радость нужна! — с досадой ответила Тамар.

— Прежде Амнон был твоим ангелом Божьим и добрым вестником. Вчера вечером он без меры опьянил себя вином, и отяжелевшие уста его извергли потоки вздора, злобы и клеветы. Он порочил воинство наше, воевод, царедворцев и самого царя Хизкияу. Дерзко возводил хулу на пророка Исайю, сына Амоца, и для учеников его, вчерашних своих товарищей, не поскупился на комья грязи. Потом добавил: «Тебя занимает судьба голубки моей ненаглядной. Повторяю, враг не получит ее. Не погибнет Тамар ни от меча, ни от бесчестья, ни от голода. Я сам ей могилу приготовлю и отплачу за измену!» — сказал и хватил ладонью по столу и сверкнул бешеными глазами. «Давно ли звенели песни любви?» — в изумлении спросил я его. «Другие времена — другие песни!» — возразил мне Амнон и добавил: «Скоро увидишь, сколь много мудрости я взял с собою из Ашура.»

— Господи, за что столько горя? Сердце мое не вмещает! — в слезах воскликнула Тамар.

Зимри ободрился. Слезы — лучшая награда лицедея.

— Ничье сердце не вместит столько! Слушай дальше. Амнон закусил удила и понес. Кричит мне: «Следуй за мной, Зимри, узнаешь кое-что!»

Вот идем мы с ним в ночи. Пустынно и жутко. Вижу, костер пылает. Слышу девичий голос: «Матушка, возлюбленный мой Амнон пришел!» Женщина отвечает: «Разожги посильнее огонь, дочка, да призови силы тьмы, тебе подвластные, да покажи милашке своему, на что ты, молодая, горазда!»

Языки пламени взвились вверх, искры вокруг, смрад от серы и смолы. В желтом свете огня я увидел тех, кого слышал: женщина приятного вида и юная девица красоты неописуемой. На головах обеих платки чернее вороного крыла, горящие угольки бахромой обрамляют одежды. Мерно раскачиваются у огня и повторяют: «Жарче, жарче пылай, адский костер! Пусть сердце Тамар ревностью вспыхнет и сгорит до тла!» Молодая ведьма подходит к Амнону: «Порушь твой союз с Тамар!» Амнон взял ее руку, прижал к своей груди и говорит: «Презираю Тамар и богатство ее, я довеку с тобой!»

Тут красавица засвистела, что есть мочи, а потом стала кликать своих: «Cюда, мои подданные, свидетельствуйте предо мной клятву Амнона!» Зашумело, загудело поле, и со всех сторон стали сбегаться дикие звери и всякие чудища, тяжкий дух впереди них катится. Львы рычат, волки скалятся, медведи ревут, кабаны зубами скрипят. За ними пернатый сброд: филины и совы, вороны и сороки — крик и гам, треск и карканье. Змеи шуршат и кольцами по земле колотят. Появился дьявол, а с ним чертенята. И вот, начинается самое ужасное — мертвецы встают из могил. Отряхивают с себя прах и маячат в свете звезд. Сердце сдавил смертный страх и я вскрикнул: «Спаси меня, Господи!» А дьявол вопит мне в ответ: «Меж нами не смей Господа поминать!»